Сергей Говорухин: Прозрачные леса под Люксембургом (сборник)

– Ты вернулся к своим, – глядя перед собой, произнесла она. – Я хотела и не хотела этого. Теперь ты ближе к ним и дальше от меня. Но так лучше тебе…

– Мне было бы лучше, если бы все были рядом: и ты, и они…

– Так не бывает. Остается что-то одно, – сказала она и пошла вперед.

Я смотрел ей вслед и думал о том, сколько за эти годы прошло через меня родных, близких, единственных. Прошло и ушло безвозвратно, а я физически, до боли в суставах ничего не мог этому противопоставить. И вот теперь уходит она…

– Фредерика! – отчаянно крикнул я.

Она резко обернулась на мой крик, сделала шаг навстречу и остановилась.

Так мы и стояли, разграниченные проезжей частью улицы, дома которой можно задевать плечами…

Вечер мы провели в холле гостиницы. За третьим столиком от барной стойки.

Постояльцы отеля спускались в бар, заказывая кофе, пиво, джин с тоником или коньяки из стоящих особняком дорогих бутылок. Они приходили на полчаса, час, пили, возвращались в номера, а место за столиками уже занимали другие: шумные, раскрепощенные, как подавляющее большинство европейцев.

И в этой череде лиц заключалась спасительная для нас с Фредерикой суета – сегодняшним вечером нам нельзя было оставаться наедине. Слишком неотвратимо приближалось отрезвляющее утро следующего дня, в котором мы должны были расстаться навсегда.

– Эти девять свечей – они кому? – задал я мучавший меня вопрос.

– Всем, кто был у меня, – отстраненно произнесла Фредерика, – отцу, маме… У нас была большая дружная семья: дядюшки, тетушки, сестры…

– Что значит была? У тебя что, никого нет? – ошеломленно спросил я.

Она подняла на меня глаза.

– У меня есть ты…

Что я мог сказать? Она была у меня, я был у нее. Но это были наши последние несколько часов. Даже не сутки…

Сейчас нам вновь было необходимо выпить, и я жестом поманил официанта, указав ему на пустые стаканы.

– Может, возьмете сразу бутылку, – плохо скрывая раздражение, проворчал официант, возникнув у нашего столика с очередной, по-моему, шестой порцией виски.

– Месье, – Фредерика взяла с подноса стакан, сделала внушительный глоток и жестко отчеканила что-то по-французски.

Официант побледнел и испарился.

– Что ты ему сказала? – спросил я.

– Я сказала, чтобы он шел к чертовой матери. В самых изысканных выражениях, конечно.

– Не так-то просто отыскать ее адрес в этом городе…

– Ничего, он найдет… Тебе в самом деле понравился Люксембург?

– Я влюбился в него. Как когда-то влюбился в Москву, увидев ее впервые. Только тот щенячий восторг сменился разочарованием, а Люксембург… Я никогда не встречал таких городов…

– Когда-то этот город открыли мне, я – тебе, а ты откроешь еще кому-нибудь…

– Что-то я не в восторге от этой эстафеты, – зло сказал я. – Это наш город. И я ни с кем не собираюсь его делить.

– Не злись. Я ведь, как и ты, не знаю, о чем говорить… Как все было просто еще несколько часов назад…

Она была права: как все было ясно и понятно утром. Два человека случайно встретились на пересечении одного меридиана. Им надо было куда-то деться: ее одиночеству и его неприкаянности. И тогда они совершили путешествие в изумрудный город, примиряющий со всеми горестями на земле.

Кто мог предположить, что мистические полюса Люксембурга до такой степени притянут нас друг к другу. Всего за один день. День, который мы еще не прожили до конца…

– Давай выпьем, – предложила Фредерика. – Хотя толку от этого виски никакого…

Виски не действовал. Ни на меня, ни на нее. Может, и прав был официант, предлагая нам взять бутылку.

– Что ты будешь делать, когда вернешься домой? – спросил я только для того, чтобы что-то спросить.

– Знаешь, почему я не курю? – внезапно ожесточенно сказала Фредерика. – Потому что надо выходить на улицу, в специально отведенные места… А я не хочу никуда выходить. Я хочу курить здесь и сейчас. Хотя бы для того, что иметь время для ответа на твой вопрос.

И я вновь поймал себя на мысли: как все, что говорила и делала Фредерика, было созвучно всему, что говорил и делал я.

Задумчивая, взбалмошная, трогательная, со слезами и без слез, и такая, как в эту минуту, – вспыльчивая, не пытающаяся владеть собой, – она с каждой минутой становилась все больше и больше необходима мне. Необходима, как глоток чистого воздуха на промытых дождем люксембургских улицах, подаренных мне Фредерикой. И этот вошедший в мое сердце город в одно мгновение оказался разоренным, обезличенным и совершенно ненужным без нее…