Жужа Д. - Резиновый бэби (сборник)

Моего присутствия никто и не заметил. Все продолжали бегать. Я обратилась к одной из них, но она приставила палец к тонким губам и зашипела, показывая мне на один из столов. Я села, а она удовлетворенно покачала головой. Просидев так минут пятнадцать, рассматривая картины на стенах, я скромно подняла руку. За что на меня опять зашипели. А потом принесли большую тарелку и поставили передо мной. На тарелке были сладости. Что-то похожее на грильяж с орехами, кусочек макового пирога, тирамису в чашке и коричневая панна котта, которая с трудом резалась ложкой. Я молча кивнула старушкам в благодарность, они же на это не отреагировали. Никаких посетителей нигде, хотя было уже позже шести. Потом среди старушек мелькнул молодой человек в белой рубашке. Подволакивая ногу, в вытянутых руках он нес огромную супницу. Проходя мимо меня, остановился, но когда я начала говорить, раздраженно зажмурился и крышка на его супнице громко зазвенела. Тогда я замолчала. Достала из сумки письмо и просто ткнула в адрес.

Он быстро его прочитал и метнулся в сторону кухни. Все зашаркали за ним, а потом все затихло. Я убрала письмо в сумку, доела панна котту. Из кухни вышла та старушка, что посадила меня сюда. Она сухой рукой сложила в пакет все, что я не доела, и показала мне на дверь. Затолкала пакет в открытую сумку и неловко стала дергать за свитер, подталкивая к выходу. И все это молча, упрямо сжав в нитку рот. На протянутые деньги совсем разозлилась. Другие тоже вышли и смотрели с укором на меня. Я закрыла сумку, поправила свитер и опять показала злополучный адрес. Тогда все загалдели и, больно щипаясь, начали тянуть меня из-за стола. Я сопротивлялась, уворачивалась от цепких пальцев. Не вставала.

Тогда молодой человек вышел с малюсенькой чашкой.

Я пила кофе, а они молча смотрели на меня.

Когда я наконец встала и сделала шаг в ту сторону, куда они меня толкали, все поплыло зигзагами, стало темно, и я упала, больно стукнувшись об пол.

Я перед зеркалом, мне восемь лет. На мне алое платье с поясом, волосы уложены в блестящие локоны.

Родители торопят меня, и уже скоро мы идем по улице вдоль высоченного забора из тесаного камня.

Вот ажурные решетки – забор какого-то административного здания, потом они заканчиваются, и мы выходим на площадь. Она переполнена людьми, а прямо передо мной в розовых лучах утреннего солнца стоит мальчик. Он с удивлением смотрит на меня.

От неожиданности я ему киваю. Он вздрагивает всем телом, опускает глаза, потом опять поднимает их с улыбкой, и слезы льются по его щекам.

Странный мальчик. В его глазах безумие, но в улыбке обожание и кротость. Из глаз его так бурно текут слезы. Как дождь в яркое солнце. Он рыдает и улыбается одновременно, в каком-то удивительном затмении.

Плача и стыдясь самого себя, он не уходит. Кто-то рядом хихикает.

– Если бы кто-нибудь знал мое состояние, я не думаю, чтобы он насмехался надо мной, но сострадание ко мне возникло бы в его сердце... – говорит он тоже очень странно, чуть растягивая слова.

Мне страшно, что сейчас он потеряет сознание, и, чтобы не молчать, я спрашиваю, сколько ему лет.

– Я уже нахожусь в той части жизни, за пределами которой нельзя идти дальше с надеждою возвратиться.

За спиной опять смеются, а он весь сжимается, и по лицу его понятно, что он испытывает сильную муку и нестерпимую боль. Тогда я улыбаюсь, чтобы приободрить его.

Он закрывает глаза, как в умопомрачении.

Мне страшно и удивительно одновременно.

– Ты слышишь песню ангелов в небесах?

Я смотрю на небо, а он продолжает плакать, исполненный величайшей радости и горести одновременно. Мне кажется, что я действительно вижу множество ангелов, которые возвращаются на небо. И я различаю слова их песни.

Передо мной сердце, в котором заключается великая любовь и столь же обманчивая фантазия.

Второй раз в жизни я вижу его через восемь лет. У него неспокойное лицо, будто он постоянно предается воспоминаниям о прошлом. Он погружен в мысли столь скорбные, что лицо его кажется измученным и искаженным. Склонившись над дощечкой, он сидит и рисует. У него явно выходит фигура ангела.

Понимая его мучительное состояние, хочу окликнуть его по имени, но не решаюсь.

Он поднимает глаза, будто услышал, и, посмотрев наверх, видит меня.

– Что ты делаешь?

– Я рисую твой портрет.

– Для чего?

– Вложить в письмо.

– Письмо?

– Да, я давно пишу тебе письма...