Жужа Д. - Резиновый бэби (сборник)

Идиллия продолжалось недолго и вновь сменилась беспокойством. Оно пришло вместе с сообщением по телевизору, что весна нынче необыкновенно холодная и потепления, которого все так долго ждали, в ближайшее время не предвидится. В Токио зарядили какие-то особо мелкие осадки. Нечто среднее между дождем и влажным туманом. Но все же сакура готовилась расцвести. К апрелю разбухшие бутоны висели гроздьями на мокрых узловатых ветках.

Теперь, каждое утро за завтраком Танака с растущим беспокойством смотрел в окно на то, как вода бьет по сухим листьям прошлогодних шаров гортензии, пытаясь разбудить их к жизни. А рядом рассыпчато, вместе с цветами, выпускает хлопья молодых побегов мелколистная азалия. Ел тофу, пасту из красных бобов, а по крапчатому граниту дребезжали водяные искры, и все лилось и лилось с серой эмали небес, сияющих даже в полдень так сумеречно, будто скрывая пламя свечи за ширмой из рисовой бумаги.

К выходным задул холодный порывистый ветер. Сильный. Гнул и выкорчевывал из рук зонт. Швейцары – две девушки в огромных не по размеру красных пальто-шинелях – при входе в отель поклонились Танака. Разогнулись и протащили тяжелый багаж приехавшего посетителя от такси к тележкам. Им на подмогу был выделен еще один человек, чтобы разбираться с замками хранилища для зонтов – те вдруг отказывались открываться или, наоборот, не давали окольцевать мокрый зонт. В офисе отчего-то пахло псиной, пришлось зажигать ароматические палочки. В пятницу вечером доложили о проблеме с канализацией. Приехала компания, обслуживающая сантехнику. Все в голубых жилетах. Один из них – бодрый старичок, высохший до размера ребенка, видимо старший – подошел к Танака, лихо выхватил из кармана штуку, похожую на электробритву, и начал говорить, водя ей по шее. Пошел машинно-электронный звук, мало похожий на человеческий голос. Танака смотрел в бумаги и кивал, но почти ничего не понимал. Ему казалось, что над головой старика сейчас поплывут субтитры. Домой вернулся поздно, проспал полдня субботы.

В воскресенье рыбный рынок буквально плыл в реке дождевой воды – прилежащие к нему улицы, заполненные лавками, магазинами, ресторанами, и его огромные ангары-склады с контейнерами, тюками и коробками всевозможных форм и размеров, пакеты, мешки, – все будто никогда и не бывало сухим. На грузчиках – боты, клеенчатые фартуки, резиновые перчатки. На лицах медицинские маски. Часто капюшоны, повязки на голове, шапки. Отовсюду течет, как ни прячься. Вереницы ножей на витринах покрыли пленкой. Пахло водорослями и дымом. В суши-бары все равно стояли очереди, сквозь которые пытались продраться тележки, подъемники, мотоциклы и велосипеды.

Танака зашел в один из них через кухню. Здесь какое-то время работал муж сестры, и семью Танака в баре знали. Хозяин кивнул ему и с криком выскочил выстраивать очередь, перегородившую всю улицу. Внутри туристам старались навязать комплексный обед, чтобы не путаться. Били в спины тех, кто засиделся слишком долго. Бар был длинным и узким, как вагон поезда. Танака пролез к стойке, сильно прижимаясь к стене и все равно задевая спины уже сидящих. Сама стойка была шириной не более двадцати сантиметров. Ему подвинули стул рядом с кассовым аппаратом. Официантка лет шестидесяти с сильно накрашенными губами похлопала его по плечу. Говорить было бесполезно, в баре было шумно. Кричали повара, их пытались заглушить посетители, и еще шеф включил свою любимую радиостанцию. Чтобы согреться, Танака заказал мисо-суп с ракушками шиджим и трехсотграммовую бутылку горячего саке. Мальчик-уборщик потащил на улицу пакет с мусором, и в проеме дверей совсем близко запузырился дождь. Танака задумался о том, какой все-таки удивительный материал вода, такая пластичная, что даже надувается в пузыри. Он давно уже хотел заняться ею всерьез, одно время даже начал собирать вырезки из газет и журналов, но потом забросил, а сейчас вспомнил об этом опять, и захотелось, не откладывая, включиться в изучение физики этого чуда еще раз, более глубоко, по-настоящему... И, может, даже сделать какое-нибудь открытие или еще чего...

После обеда Танака забрал у знакомого торговца не слишком жирный кусочек тунца, деревянную коробочку с икрой морского ежа, полупрозрачное филе форели и четыре крупные креветки. Сложил все в небольшой контейнер с вкладкой из льда, потом забежал в аптеку за упаковкой влажных салфеток с экстрактом алоэ и имбиря. Молоденькая девушка в униформе, что стояла рядом с аппаратом, упаковывающим мокрые зонты в пластиковые пакеты, поклонилась с улыбкой и назвала его по имени. Он с трудом узнал в ней дочь своего одноклассника по прозвищу Краб – за вечно шершавые и красные руки. Время уже даже не бежало, оно пролетало, как пейзаж в окно Шинкансена. Танака стало стыдно, что он так и не решился ни на женитьбу, ни на детей, думая о себе как о вечном подростке...