Дмитрий Лекух - Башни и сады Вавилона

Оправдать в чужих глазах, лучше всего полузнакомых или совсем незнакомых, свое никчемное и бессмысленное существование муравья в муравейнике.

Просто собеседнику, постороннему человеку, который не будет тебя судить строго, а, может, даже и посочувствует.

Даже если ты не прав.

И вы оба это прекрасно понимаете.

Просто вам нужно выговориться.

Просраться словесным поносом.

Чистая психотерапия.

Аська в свое время это называла эффектом пассажирского поезда.

Потрясающе точное определение, кстати.

…И не важно, что тебе говорят в ответ.

Разговариваешь, как будто в теннис со стенкой играешь. Когда важно не то, как отскочит, а то, как подачу примешь…

И мысли скачут точь-в-точь, как эти смешные теннисные мячики…

… Интересно, насколько мне легче жилось бы, если б я, как тот же Викентий, мог работать не ради денег, а потому, что мне это дело нравится?

Сложно даже представить…

Впрочем, не стоит мечтать о несбыточном…

Мечтать и жалеть о несбывшемся и несбыточном вообще плохо, начиная с определенного возраста. Когда становиться жизненно необходимым не «мечтать», а «хотеть».

И – уперто двигаться к цели, не боясь ничего, кроме своего собственного опоздания.

В нашем возрасте уже даже смерть, по идее, должна рассматриваться лишь как досадная помеха на пути к выбранной вершине.

И – не более того.

Знать бы только еще, где та самая вершина располагается.

Я лично свою – так и не отыскал.

И даже не знаю, – пытался ли по-настоящему всей этой байдой реально заморачиваться.

Викентий усмехается.

– Вот и умница, что понимаешь что к чему. И насчет алкоголя ты тоже все абсолютно правильно решать собираешься. Правильнее не бывает. Это если в теории. Только одно дело – понимать, и уже совсем другое – решать. Я вот, к примеру, тоже все понимаю. Врач я все-таки или не врач, в конце-то концов? А сделать ничего не могу. С собой, в смысле. Сила – есть, воля – есть, силы воли – нет ни хера. И как тут жить прикажете?

Я усмехаюсь в ответ.

– Да так и прикажем. По возможности регулярно и обязательно с удовольствием. А больше – никак…

Делаю еще один глоток, теперь поменьше, и передаю бутылку Викентию.

Он тоже прикладывается.

– А как у тебя, кстати, с этим делом? – спрашивает. – Ну, в смысле, с тем, которое «регулярно и с удовольствием»?

– Да, наверное, нормально, – почему-то теряюсь я. – Как-то даже не задумывался, веришь, нет? Если, не дай бог, после порошка, – так жена вообще в другую спальню сбежать норовит. Ну, по крайней мере, точно так было, пока дожди эти проклятые не начались. Мне после этого вообще всего на свете хотеться перестало. А что такое?

Он ставит бутылку на столик, устраивается поудобнее в кресле, вздыхает.

– Да так, ничего. Я просто о своих проблемах размышляю. Вот скажи, бывало у тебя когда-нибудь такое, что ты женщину любишь, но почему-то не хочешь? А на какую-нибудь медсестру-нимфоманку стояк такой, что молния на ширинке расползается…

Я трясу башкой, будто какое-то насекомое отгоняю.

Сравнительно безопасное, но просто пиздец какое надоедливое.

Он вообще как, нормальный?!

– Парадокс, – вздыхаю в ответ, – однако. А может, все-таки не любишь? А то как-то не бьется.

Он морщится.

– Да нет, люблю. Совершенно точно люблю. Если б не любил, все бы куда проще складывалось. А так…

Я хмыкаю.

– Странно. Первый раз о таком слышу. Хотя я такие вопросы не привык в кампании обсуждать. Не люблю. Даже в студенческие годы, когда парни в институтской курилке вовсю подвигами хвалились, старался в стороне постоять. Не знаю, почему-то корежит как-то. Не по себе сразу становится. Как будто за кем-то подглядываешь в замочную скважину. Или наоборот, за тобой. Не мое, короче. Лучше уж о футболе…

Викентий грустно усмехается и делает еще один долгий, жадный глоток прямо из горлышка.

– Понял, – морщится он, то ли от коньяка, то ли от неприятного фрагмента нашего с ним и без того бестолкового разговора. – Не дурак. По крайней мере, не в такой степени. Ну что ж, тогда давай, проехали…

– Проехали, – соглашаюсь.

А чего фарисействовать-то?

Я и правда терпеть не могу вести разговоры на эту тему.

Даже с самим собой.

Как-то уж совсем брезгливо, если честно, становится.

Будто какая жирная, с неряшливыми обвислыми сиськами и целлюлитными складками на огромной, трясущейся салом жопе, похотливая толстуха перед тобой медленно раздевается под негромкую эротическую музыку.