Мордехай Рихлер - Версия Барни

— Он никогда не отдыхает, — вздохнул Герши, с раздражением глядя на Ирва.

— А наши враги? — нисколько не смутился Нусбаум. — Разве они отдыхают?

К десяти настроение играть у всех окончательно пропало. Еще раз сдали карты, сыграли кон и решили завязывать, хотя по нашим стандартам было еще очень рано. Все стали выбирать себе закуски из того, что я выставил на отдельном столике: копченое мясо, салями, печеночный паштет, картофельный салат, маринованные огурчики, бейглах и нарезанный черный хлеб с тмином «киммель». Пересчитав еще раз фишки в хрустальной чаше, Ирв объявил:

— Мы собрали для университета Бен-Гуриона в Негеве триста семьдесят пять долларов. Если скинемся еще по двадцатке, получится ровно пятьсот. [375 долларов плюс шестью двадцать равняется 495 долларам. — Прим. Майкла Панофски. ]

В этот самый момент Иззи, привлеченный моим обещанием еды и выпивки, ворвался в столовую, ухмыляясь и выставив перед собой короткоствольный револьвер.

— Не двигаться, — рявкнул он, приняв позу стрелка. — Это налет!

— Папа, ну ради Христа, эта твоя шутка у меня уже я не знаю где сидит. Ну глупо же!

Фыркая и не выпуская изо рта основательно изжеванной сигары, Иззи рухнул в то кресло, что было ближе к тарелкам с едой.

— Я держу в доме три ствола. — Избегая моего осуждающего взгляда, он подтащил к себе поближе тарелку с копченым мясом и, вооружившись вилкой, стал выбирать кусочки пожирнее, постные сдвигая в сторонку, а из жирных стал сооружать себе огромный бутерброд с хлебом «киммель». — Они хорошо спрятаны, а главное — в разных местах, по всему дому. Кто-нибудь задумает войти без приглашения — пусть только попробует, уж я ему сделаю продувку мозгов, запросто! — Затем он пустился в очередной заплыв по волнам своей памяти. — А вот Депрессия была, так вы знаете, сколько я тогда зарабатывал? Тысячу двести баксов в год, и ни центом больше, а вот вы небось сегодня такие же деньги на кон ставили! Мог ли я на эти деньги жить? Хороший вопрос. Не надо забывать, что у меня был бесплатный автомобиль. А если вдруг охота пройтись насчет бабцов, так это тоже мне всегда пожалуйста, халява, друзья мои, — вспоминал Иззи. Потом, не расставаясь с распадающимся на части бутербродом, перешел к шкафу с напитками и плеснул себе от души «ройал крауна» с лимонадом. — Ведь оно как выходит-то? Ты куда- нибудь пришел, а там все знают, что ты из полиции, ну и рады тебе, встречают с распростертыми — понятное дело. В мясных лавках, особенно кошерных, в бакалейных, да где угодно перед тобой прямо стелются. Особенно если им , хас вешалом [288] Не приведи господи (иврит). , твоя помощь нужна. Ну и нагружают тебя бесплатной снедью. На пошивочных фабриках тоже — вдруг ты им понадобишься при расследовании, или, например, рабочих напугать, которые хотят организовать профсоюз, или еще за каким-нибудь хреном. Депрессии я на себе не ощущал вовсе. — С этими словами он встал — огромный бутерброд в одной руке, стакан виски с лимонадом в другой, маринованный огурчик зажат в зубах, — пошевелил, глядя на меня, бровями и удалился на первый этаж в свою квартиру.

— Ну, орел… — качнул головой Нат.

— Скажи мне, Марв, — заговорил опять Нусбаум, — по пути в Израиль ты в Европе останавливался?

— Да, в Париже.

— А вот не надо было тратить свои доллары в Европе. Тем более во Франции. В сорок третьем году [16 июля 1943 года французы силами нескольких тысяч служащих полиции провели в Париже облаву на евреев, собрав тринадцать тысяч человек, в числе которых были инвалиды, беременные женщины и три тысячи детей. Евреев заперли в зимнем велодроме, где они без пищи и воды дожидались депортации в лагерь уничтожения. Эта облава была частью соглашения между правительством Пьера Лаваля и нацистами, которым оказалось нелегко справиться с транспортировкой такого количества людей за один рейс. — Прим. Майкла Панофски. ] французы собрали для отправки в газовые камеры столько евреев, что гестапо не успевало увозить.

Почувствовав неловкость, все стали надевать пальто и торопливо расходиться. Выйдя на площадку лестницы, ведущей в квартиру отца, я крикнул:

— Ты, папа, свин , хазер, я тебя с твоими детскими уловками насквозь вижу!

По ступенькам зашлепали тапки, появился отец с лицом пепельно-серого цвета. Временами он выглядел на пятьдесят, бывал полон энергии, а иногда, как в этот раз, казался старым и немощным.

— Что с тобой, папа? — спросил я.

— Изжога.