Милорад Павич - Мушка

Если бы сверток уже не лежал на кресле, мадемуазель Хатшепсут немедленно отвергла бы это предложение. А так она ответила:

— Не вы один обращаетесь с подобной просьбой. Хорошо. Я ее надену в кабине, и вы сможете посмотреть. Только сначала уберу лестницу.

Уверенная в том, что женское зрение всегда быстрее мужского, мадемуазель Хатшепсут слегка задела юношу лесенкой и при этом не упустила возможность незаметно бросить ему в карман зажигалку.

Когда она предстала перед ним в ночной рубашке четвертого размера, у него перехватило дыхание. В его близоруком взгляде читались примерно такие слова: «Эта ночь разрешится новым днем, и он будет прекрасен!»

Однако вслух он грустно сказал следующее: — Простите, но при всем желании я не смогу купить эту рубашку. Она вам так идет! Как только моя жена наденет ее перед сном, я начну думать о вас… Так не годится. Поймите меня. Спасибо вам. Спокойной ночи… — С этим словами он вышел из магазина, на ходу надевая плащ.

Мадемуазель Хатшепсут, вне себя от волнения, проводила его взглядом. Потом, не снимая рубашки, она дрожащими пальцами лихорадочно развернула сверток в золотистой бумажке, на всякий случай стараясь сохранить и обертку, и ленточку.

Там оказалась коробочка, а в ней нечто волшебное, вещь, назначение которой она не сразу смогла угадать. Очаровательная стеклянная улитка, заполненная черной блестящей пыльцой и запечатанная розовым воском, из которого торчал фитилек. Что-то вроде декоративной свечи. Мадемуазель Хатшепсут хотела было ее зажечь, но вспомнила, что она в ночной рубашке, что она одна в магазине и что у нее больше нет зажигалки.

(Если вы еще не читали главу «Господин Давид Сенмут, архитектор», читайте ее. Если же вы ее прочитали, выходите на главу под названием «Дочка, которую могли звать Ниферуре».)

В тот же самый день разведенная жена молодого архитектора Давида Сенмута почувствовала себя особенно одинокой. Она сразу поняла, что нужно делать. Прежде всего она взглянула на реки. В тот день облакам никак не удавалось навести мосты над водой. Они ползли, извиваясь, вдоль правого берега Дуная против его течения и загораживали дорогу ветрам у самого устья Савы. Бывшая мадам Сенмут дрожащими пальцами лихорадочно раскрыла маленькую коробочку в позолоченной обертке. В коробочке лежало нечто волшебное, вещь, назначение которой она не сразу смогла угадать, заметив в магазине хрусталя, где она ее купила. Это была очаровательная стеклянная улитка, заполненная розовой пыльцой и запечатанная розовым воском, из которого торчал фитилек. Что-то вроде декоративной свечи. Прекрасный подарок бывшему мужу. Сначала она хотела сразу нацарапать на скорлупе улитки что-то вроде дарственной надписи, но потом передумала. Она не доверяла языку.

Она знала, что язык — всего лишь карта человеческих мыслей, чувств и памяти. И как все карты, подумала она, язык — всего лишь в сто тысяч раз уменьшенное изображение того, что он пытается передать. Суженная в сотни тысяч раз картинка человеческих чувств, мыслей и воспоминаний. На этой карте моря не соленые, реки не движутся. Горы — плоские, а снег на них вовсе не холодный. Вместо смерчей и ураганов — нарисованная, крошечная роза ветров…

Итак, вместо того чтобы сделать надпись, недавняя госпожа Сенмут осторожно вытащила восковую пробочку, вытрясла в раковину розовую пыльцу из стеклянного тельца улитки, а на место розовой всыпала черную смертоносную пыльцу из склянки, на которой было написано: «Сильное взрывчатое вещество. Легко воспламеняется!» Затем она снова аккуратно запечатала стеклянную улитку восковой пробочкой с фитильком посредине. Водворив улитку обратно в коробочку, бывшая госпожа Сенмут завернула свой подарок в ту же золоченую бумагу и завязала ленточкой.

«Уж перед этим Давид точно не устоит», — пробормотала она, ставя коробочку с бантиком на чертежный стол, до недавнего времени принадлежавший ее мужу. И вышла из квартиры.

Досточтимый господин Давид Сенмут уже не жил в этой квартире. После развода ему пришлось поискать себе другое пристанище, но пара ключей от прежней квартиры, где теперь жила его бывшая жена, у него еще сохранилась. Ему разрешалось приходить в любое время, но в отсутствие бывшей мадам Сенмут. Он мог смотреть телевизор, ему позволялось выпить рюмочку-другую, но он не имел права ничего брать. Таков был уговор. В противном случае, — а бывшая жена архитектора хорошо знала, почему поступает именно так, — она обещала тут же сменить замок и известить полицию о пропаже.