Руслан Белов - Встретимся через 500 лет!

– Вы не забыли? Через пятнадцать минут вам нужно делать инъекцию? – сказала комиссару правая рука профессора Перена, посмотрев на часы. На лацкане его плаща красовался значок Общества содействия обороне, авиационному и химическому строительству – доктор со времени поездки в СССР коллекционировал все советское.

– Я помню, господин Мейер, – раскланявшись, комиссар быстрым шагом направился к Эльсинору.

На пути он не смог не задержаться у Мельпомены [24], таинственно выглядевшей в затуманенном погодой воздухе. Рассматривая ее то так, то эдак, услышал за спиной призывное покашливание. Обернулся, увидел Пека Пелкастера [25], эльсинорского чудака, точнее, достопримечательность. Всегда неряшливо одетый, то отрывисто смеющийся, то хмуро-задумчивый, метко названный Люкой Паганелем, он одолевал то одного, то другого обитателя Эльсинора странными речами.

– Чем могу служить? – радушно поинтересовался комиссар.

– Вы верите в Бога? – спросил Пелкастер с ходу. Он всегда врывался в собеседника с ходу.

– О, да, конечно! – заулыбался Мегре.

– А как вы его представляете?

– А разве Его можно представить?

– Можно!

– И каким образом?

– Вы вот любите что-нибудь или кого-нибудь? – Пелкастер начал издалека.

– Разумеется…

– Разумеется… Это не то слово для любви. Вот я люблю Поля Верлена, так люблю, что связь между нами осязаема, хотя я жив, а он давно почил.

разве это не слова Бога? Еще я люблю дочь, она почила, люблю Кьеркегора, Сократа, бедную Айседору Дункан, Мане, Ренуара…

– Присядемте у предсказательницы, – сказал Мегре, забыв об ожидающих его уколах. – Я чувствую, до конца вашего списка далеко. И, тем более, до рассказа о вашем понимании Бога.

Туман рассеялся, как и не было его, освободившееся солнце красило в пурпур облака, распластавшиеся на горизонте. Отметив минутой молчания искусство дневного светила, собеседники присели на скамейку в виду статуи красавицы Кассандры [26]. Пелкастер, ничуть не смущенный иронией, прозвучавшей в голосе комиссара, продолжил перечисление:

– Также я испытываю родственные чувства к Огюсту Родену, Лонгфелло, Бертрану Расселу, бедному Мопассану. Со всеми ними я хотел бы поговорить или, хотя бы, украдкой посмотреть со стороны. Но, увы, они мертвы…

– К чему вы это? – спросил Мегре.

– А вы представьте, через пятьсот лет, когда человечество станет божественно всемогущим, и потому лишится целей…

– Подождите, – удивился Мегре. – Вы сказали «человечество станет божественно всемогущим, и потому лишится целей?»

– Да. Всемогущее скверно тем, что получает все без борьбы, и потому, перестав желать, в конце концов, обращается ничтожеством. Так вот, когда человечество станет всемогущим и лишится целей, встанет такой, как я, человечишка, и предложит ему восстановить Айседору Дункан, предложит восстановить Иосифа Бродского, Бертрана Рассела, Эразма Роттердамского…

– Послушайте, а зачем это? Зачем их восстанавливать? – Мегре поверил Пелкастеру сразу, ибо несколько дней назад слышал по радио, что группа японцев восстановила домовую мышь из ее праха и теперь замахивается на мамонтов, но правительство с разрешением на это не спешит, считая, что страна географически маловата.

– Зачем восстанавливать этих людей?! – воскликнул чудак. – Вам не кажется, что читать стихотворение Бодлера и слушать, как он сам его читает, вживую читает, это не одно и то же? И что видеть на телевизионном экране танец Айседоры Дункан не то же самое, что сидеть на ее представлении в первом ряду театрального зала? Или видеть, как дарят ей цветы и дарить самому, не одно и то же?

– Думаю, да. Это не одно и то же… – согласился Мегре. – Однако мне кажется, что ваша Айседора Дункан не сможет состязаться с танцовщицами будущего. Так же, как знаменитый Пеле, к примеру, по воскрешении вряд ли станет лучшим футболистом планеты. И это их морально травмирует.

– Отнюдь! Люди, умеющие чего-то достигать, достигают при любых обстоятельствах! Это свойство, этих людей, понимаете, свойство!

Мегре молчал. Он представлял себя всемогущим жителем двадцать пятого века. Кого бы он захотел воскресить? Бертрана Рассела? Да кто он такой, этот Рассел? Воскресить Бродского? Воскресить Верлена, кажется, поэта? Судью Данцигера? Упаси, господи, нынешним сыт по горло! Нет, пожалуй, одну Рейчел воскресил бы. И родителей. Ее и своих. Ну, конечно, соратников… Бедного Торранса…