Руслан Белов - Встретимся через 500 лет!

– Ты же сегодня опять со своей цацей трахаешься?

– Часа в два ночи она уйдет…

– Хорошо, тогда в четыре у двери морга встретимся.

– Заметано.

– Слушай, Володя, а что за фрукт этот Пелкастер?

– Юродивый, ты же общался с ним. И, похоже, – сказал шепотом, – состоит у Перена в нештатных сотрудниках, как и Карин Жарис.

– То есть?

– У нас же половина пациентов – доходяги. И Пелкастер по наущению Перена им лапшу на уши вешает. Говорит: как только они умрут, сразу же окажутся не на том свете, стремном и малопонятном, а в две тысячи пятисотом году, то есть в будущем, в котором научились воскрешать всех когда-либо живших людей. Это один ваш чудной ученый придумал, и многим его бред пришелся по вкусу.

– Понятно. Значит, он человек Перена.

– Определенно.

– Это первый вывод. А второй вывод вытекает из того, что Пелкастер со мной говорил, и, значит, я – доходяга.

– Да брось ты, Глеб! Какой ты доходяга? Ты ж как лиственница крепкий. Ну, скажи, у тебя что-нибудь болит? Что-нибудь тебя беспокоит? Ничего!

– Это точно. Ничего не беспокоит, но пять таблеток и три укола в день я имею.

– Он всем назначает. Вот я горсть таблеток каждый день глотаю, и жопа вся исколота. И ничего – уже сто лет как тут.

– Ты лучше скажи, за это время кто-нибудь отсюда выписывался?

– При мне – никто. А до меня, по словам старожилов, выписались двое. Пьер Пелегри с невестой, они скоро вернулись на носилках, и Огюст Фукс. Потом его в лесу нашли… Километрах в пяти отсюда.

– Интересные шляпки носила буржуазия… – помолчал. – Ну, что, пойдем? – допил виски залпом.

– Пойдем.

– Так, значит, в четыре утра у морга?

– Да, в четыре. Слушай, а твоя Аленка?

– Думаю, ее сегодня не будет, – Жеглов братски положил руку на плечо Шарапова.

– Почему?

– Сдается мне, всеми этими делами Генриетта заведует. А она, похоже, глаз на меня положила.

– Какими это делами она заведует?

– Сексуальными. Профессор, видимо, по органам специалист, а она… а она по другим органам.

– По каким таким органам?

– Полагаю, по сперме, которая сейчас весьма дефицитный товар в повсеместно загнивающем капитализме.

– Ты думаешь, они ее продают?! – расширились глаза Шарапова.

– Думаю. Я тебе не говорил, моя Аленка после каждого раза гондоны деловито так снимала, а утром их в мусорной корзине не было.

– Может, она их в унитаз спускает? – Шарапов был более чем озадачен и потому не стал шутить на тему: «Капитан Жеглов ищет в мусорной корзине б/у гондоны».

– Может и спускает. А ты что такой сделался? Будто кий проглотил?

– Знаешь, моя тоже без кондома ни-ни. И потом всегда сама снимает. Черт, ты меня своей догадкой совершенно развалил. Неужели она со мной из-за этого живет? Я ее столько раз просил, чтоб без шубы потрахаться, а она ни в какую…

Потомственный дипломат готов был расплакаться. Жеглов, покачав головой, сходил к бару, вернулся с парой стаканчиков Black Label безо льда – бармен Жак не решался отказывать русскому в повторе после того, как тот раздавил отвергнутый стакан рукой, немало ее поранив. Шарапов неловко выпил, виски полились по подбородку.

– Слушай, Володя, не надо так раскисать, – сказал Жеглов отечески. – Мы ведь работаем . Ты лучше соберись, и проверь все это сегодня.

– Что проверь?

– Ну, прячет она куда гондоны или нет. Только в руках себя держи – женщины масть с пол-оборота секут.

– Я не смогу…

– Должен смочь. Ты ведь мужчина. К тому же, возможно, Лиза любит тебя, а это делает под принуждением. Да, скорее всего, ее заставляют делать это…

– Ты думаешь?

– Уверен. Если бы не любила, ты бы почувствовал.

Маар поверил, потому что хотел верить. Заулыбался – виски разгорячило кровь. Сказал:

– Я ничего не буду проверять. Я просто попытаюсь сделать это без презерватива.

– Вот это по-мужски! Пошли ночевать. Надо выспаться перед делом.

– Я не высплюсь. Я буду трахаться.

– Может, тогда я один к императору схожу?

– Нет, в четыре я буду в морге, – пьяно замотал головой Шарапов.

– Нет, брат, не стоит. Сделай лучше не два дела, а одно, но хорошо. Да и толпой ночью на дело идти – это не дело.

– Как скажешь, начальник. Честно говоря, я трупов не люблю. Желтые они какие-то и мертвые. Я живых люблю. Давай расцелуемся по-русски, а?

– С мужиками я не целуюсь, я крепко им жму руку.

Они долго жали друг другу руки, потом Шарапов отдал напарнику отмычки Пуаро, встал и пошел к выходу на нетрезвых ногах.

«Хорошо человеку, – подумал Жеглов, провожая его взглядом. – Сто пятьдесят – и готов». Когда дверь за Мааром закрылась, посмотрел на бармена свинцовым взглядом. Тот выставил на стойку стаканчик и, преданно улыбаясь, налил можжевеловой водки.