Али Смит - Как

Энгус отпрянул, поглядел на нее глазами, в которых читались оторопь и обида; Эми не могла понять — оттого ли это, что она выложила ему правду, или оттого, что своим лучшим выговором в стиле «Короткого свидания» она произнесла неприличное слово. Так или иначе, это подействовало, Энгус больше не приходил — ни к ней на работу, ни домой. Когда он заявится снова, она еще раз попытается вернуть ему те деньги, что осталась должна. С этой целью Эми открыла счет в банке и взяла овердрафт. Пока же, стоя перед ее дверью, Энгус отказывался брать чек, а чек, посланный ему в кемпинг, он еще не обналичил. Она решила, что, когда срок того отосланного чека истечет, она пойдет туда и засунет деньги, наличными, в почтовый ящик конторы. Долги могут тянуться за тобой всю жизнь.

Кейт скачет вокруг костра и поет тут же придуманную песенку. Морозно, студено, холодно, да; прохладно, тепло, жарко, знойно, просто кипяток, поет она. Замирает, прикрывает глаза руками — ветер принес в ее сторону дым. На прошлой неделе они наконец отнесли фотоаппарат в аптеку, а когда фотографии напечатали, то оказалось, что там засняты в основном собаки. Собака у моря. Собака возле магазина. Собачьи задние лапы. Две лежащие собаки. Собака в саду. Собака под дождем. Кейт еще не видела этих фотографий; в качестве рождественского подарка, Эми поместила лучшие снимки в большую раму, а к раме прикрепила табличку с надписью «Италия Кейт». Получилась настоящая картина, она завернута в бумагу и спрятана дома. Другой подарок для Кейт — фотоаппарат, на этот раз настоящий, не одноразовый. Его Эми тоже купила на деньги, взятые у банка. Она подсчитала, что ей придется работать более или менее постоянно в течение трех лет и семи месяцев, чтобы вернуть деньги, потраченные на эти покупки и на залог, внесенный владельцам снятого дома. Кейт еще не знает про новый фотоаппарат.

Она просовывает голову под руку Эми. Эми глядит на нее. Кейт вся в пепле. На лице, в волосах, на губах, на глазах — всюду пепел.

А ты вынула тот другой блокнот из коробки? — спрашивает Кейт, вырываясь.

Какой другой блокнот? — не понимает Эми.

Ну, тот, другой, непохожий на остальные, говорит Кейт.

Какой другой блокнот? — повторяет Эми. Она наблюдает за тем, как волны света бегут, сменяя друг друга, по горящей бумаге. Свет колеблется, он словно дышит сквозь слои страниц. Искорки взлетают в воздух над костром — выше, выше, вот и все.

Конечно, жечь книги — извращенное удовольствие. Не такое уж, впрочем, это извращение, каким было использование книг в качестве механического инструмента — например, когда с книгами едят и спят, можно сказать, книгой живут; и все-таки, это сожжение вызывает какую-то особенную дрожь порочности, и Эми нисколько не удивлена тем, насколько ее радует мысль о совершаемом ею поступке. Кейт проявила упрямство. Не надо сжигать дневники, говорила она, ведь они могут оказаться важными для истории. Эми объясняла: это все равно что ты нарисуешь или напишешь что-нибудь начерно, и тебе не понравится, тогда ты выбрасываешь свои наброски и начинаешь все заново.

Но мы могли бы сдать их в макулатуру, возразила Кейт. Они же из бумаги.

Могли бы, ответила Эми. Но это же личные записи. К тому же мы сможем осветить ими весь берег.

Перед таким доводом даже Кейт не устояла. Они греются у костра, который прожег чистую горячую полынью в снегу, и Эми следит, чтобы Кейт не подходила слишком близко к пламени, и рассказывает ей про одного древнего грека, который писал книги о трагедии, комедии, этике…

Это вроде «этического меньшинства»? — спрашивает Кейт.

Этика, а там — «этническое», поправляет ее Эми.

А что тогда такое этика? — спрашивает Кейт.

Ну, это такой свод правил, где говорится, как людям следует себя вести, объясняет Эми. Но слушай. Тот человек считал, что единственные в мире настоящие цвета — белый и золотой: золотой — для земли и солнца, а белый — для воздуха, воды и всего остального.

Но белый же вообще не цвет, возражает Кейт.

А он думал, говорит Эми, что все остальные цвета — это что-то вроде наносного красителя, и что его можно удалить, просто сжигая вещи.

Как это? — спрашивает Кейт.

Ну, объясняет Эми, он хотел этим сказать, что все возвращается к своему изначальному цвету — сгорая, снова становится белым.

Вот еще глупость. Когда вещь сгорает, она становится черной, снова возражает Кейт.

Эми смеется: Правильно. Она подхватывает Кейт под мышки и валит ее в снег, говорит ей, что, если поднять и опустить руки, а потом аккуратно встать, то можно увидеть, что за фигура получилась.