Курт Брахарц - Страсть Исава. Гастрософский дневник

В ресторане под гордым названием «Босфор» оркестрик слащаво пиликал на скрипках, официанты подобострастно пододвигали стулья, а рыба оставляла желать много лучшего и стоила по 300 шиллингов за порцию – за эту сумму мы б пять раз поели в «Чичек Пасарджи».

С точки зрения кулинарии Стамбул – место, где обязательно нужно побывать, однако при этом желательно обладать особым туристским менталитетом, который позволяет не замечать детей, копающихся на помойках в поисках объедков, стариков, заскорузлыми, дрожащими пальцами ворошащих уличную грязь в поисках гвоздей, которые можно выровнять и продать. Лучше не думать о том, почему юнцы, вытаскивающие на ипподром облезлого медведя на потеху публике, не работают на какой-нибудь фабрике и чем на самом деле живут люди, выставляющие на продажу пару старых почтовых марок или шариковую ручку.

Как-то раз нас пригласила на обед бедная турецкая семья, а в другой раз нас позвали выпить кофе в богатый дом. Первый раз мы ели томатный суп, кёфте, доматесли фасоль (это действительно оказалась фасоль), плов и халву. Второй раз мы оказались в гостиной, отделанной в стиле балаганного барокко (честно говоря, только Барбра Стрейзанд [111]могла бы neрещеголять их пестротой обивок, покрывал, ковров и картинок со швейцарскими пейзажами), однако усадили нас на пухлые, очень по-восточному раскрашенные подушки, с гордостью показали нам главное домашнее сокровище – видеомагнитофон, а потом хозяйка объявила нам звенящим от гордости голосом, что (вообразите себе торжественный звук гонга!) для дорогих австрийских гостей у нее есть самое что ни на есть замечательное – растворимый «Нескафе»! Мы вызвали недоумение, когда попросили кофе по-турецки.

На Кеннеди-Чаддеси (набережной) рыбу можно покупать прямо с рыбацких баркасов; покупатели стоят на набережной, а снизу рыбаки криками подзывают их. Если покупка обговорена, то рыбак протягивает им сачок, чтобы в него можно было положить деньги, а получив их, сует рыбу в пластиковый мешок и швыряет наверх; если мешок большой, то ловить приходится обеими руками, летят брызги, и одежда потом неистребимо благоухает рыбой.

Обед в «Барателье» в Санкт-Галлене: домашние тальятелли альи спиначи, [112]полумягкий сыр, чье название я позабыл, жадно съеденный карамельный пудинг, к этому – неплохое вино из хозяйского погребка. Сам ресторан – старое доброе швейцарское заведение, редкая смесь старины и современности, какую можно отыскать только в Швейцарии. Словно все подобные швейцарские заведения произошли от одного-единственного почкованием и потому похожи как две капли воды. Электронная кассовая машина там была запрятана так, что о ее присутствии можно было догадаться только по легкому стрекотанию, с каким она печатала чеки.

Обедали бараньей ляжкой с овощами; ужинали телячьими почками со сморчками, – была Троица, и мы роскошествовали так весь день, хотя, признаться, мы роскошествовали бы в тот день точно так же, если бы Троицы не было. В Амазонии одно индейское племя, известное весьма тщательным изготовлением одежды, в последнее время вдруг стало одеваться сплошь и рядом в лохмотья – индейцы пришли к заключению, что конец света совсем близко, вот-вот наступит, и потому едва ли уже стоит возиться с одеждой.

Выражение «упиться до чертиков» по сути своей тавтологично: чтоб видеть чертей, надо выпить очень много. По-моему, чтобы в самом деле заслужить такое определение, нужно пить, как те крестьяне из фильма Золтана Фабри «Встреча Балинта Фабиана с Богом», [113]хлеставшие бражку целыми бочками, – это самая яркая сцена пьянства во всей кинематографии.

Воскресная прогулка в Кайзерштуль на праздник вина в Обществе виноградарей Ахкаррена: любителя швейцарских белых вин немецкой виновсячиной не соблазнишь. Однако во Фрайбурге я снова неплохо поел в «Виноградной грозди».

Гала умерла. И даже птичка овсянка после ее смерти для старого Дали уже не была такой вкусной, как раньше, – когда Дали после ее смерти все-таки отваживался есть овсянок.

Посетив арт-ярмарку в Базеле, мы обнаружили в этом городе массу закрывающихся по воскресеньям ресторанов; в конце концов нам удалось неплохо поесть в итальянском местечке на Францисканской площади. На самой ярмарке не было практически ничего, что можно было бы отнести к «food-art», однако галерея Тредуэлла [114]продавала каталог своей «Выставки сальной фигуративности» и представила несколько экспонатов, к примеру «Жиряк» Дэвида Рофтса и «Детское чудо» Питера Корлетта.