Марк Хэддон - Крушение пирса

Ей снится свадьба, язычки пламени, пляшущие в светильниках на стенах огромного зала и отражающиеся в сотнях золотых кубков и расписных блюд, на которых к праздничному столу подали жареное мясо, турецкий горошек, горы печенья — и айвовое, и шафрановое, и медовое…

Ей снится свадебная процессия, а потом — метель тонкого египетского полотна, которым застлана брачная постель. Гора подушек и ковер настолько тонкой работы, что ей кажется, будто она смотрит в окно. В центре ковра женщина; она плачет, стоя на берегу, а далеко в море, среди мелких сверкающих волн, созданных искусством ткача, виднеется одинокий корабль, который на всех парусах уплывает к границе того мира, что скрывается за пределами ковра.

И она во сне наклоняется чуть ближе к ковру, чтобы получше рассмотреть лицо плачущей женщины, и вздрагивает, как от удара в грудь: она видит перед собой свое собственное лицо.

Очнувшись ото сна, она отнюдь не сразу пришла в себя: у нее было ощущение, словно она тонула и лишь чудом сумела выбраться на поверхность воды, судорожно бултыхаясь и хватая ртом воздух. Яркий свет резал ей глаза, горло пересохло, и казалось, будто все вокруг затянуто туманной дымкой — то ли она выпила за праздничным столом слишком много вина, то ей в это вино подлили какое-то зелье, то ли она просто заболела.

Она перевернулась на спину и обнаружила, что постель рядом с ней пуста. Наверное, он уже встал и готовит корабль к отплытию, догадалась она и заставила себя подняться. В шатре ничего не было слышно, кроме крика чаек и гудения на ветру туго натянутых крепежных веревок. Слегка пошатываясь, она добралась до входного клапана, развязала четыре кожаных завязки, приподняла парусину, шагнула наружу и тут же обнаружила следы вчерашней стоянки — пять прямоугольников от палаток на примятой желтой траве, рыбьи кости, чью-то одинокую сандалю, выжженное округлое пятно кострища, а вдали, в колыханье сверкающих волн, одинокое судно.

Она попыталась крикнуть и не смогла — невероятная тяжесть в груди не давала наполнить воздухом легкие. Мысли ее лихорадочно метались, пытаясь найти происходящему хоть какое-то объяснение. Он скоро вернется, подумала она. Потом решила, что команда подняла мятеж и захватила его в заложники, а может, бросила где-то здесь, поблизости, связанного, избитого, мертвого… И тут, опустив глаза, она заметила у своих ног кувшин с водой и каравай хлеба, а на каравай он выложил то кольцо, которое она вчера надела ему на палец в знак их вечной любви. Все стало ясно: он ее бросил.

Ей показалось, что небо перевернулось у нее над головой, и ее вырвало на мокрую траву, а потом все вокруг померкло.

Через некоторое время, вновь ощутив бег времени, она стала поспешно спускаться на берег, оскальзываясь, цепляясь за камни на осыпи окровавленными руками, не чувствуя разбитых колен; затем, спотыкаясь, подошла к самой кромке воды и принялась швырять камешки в набегающую волну, что-то громко выкрикивая навстречу ветру. Ее крики эхом разносились по каменистым склонам холмов, а сердце отчаянно билось, словно угодившая в силки птица.

А судно все уменьшалось, уплывая за горизонт. Значит, она превратилась в ту женщину с ковра?

Значит, он, единственный мужчина, которого она в своей жизни любила, бросил ее, точно ненужную вещь? Нет, ей просто необходимо было найти еще какое-то объяснение происходящему, чтобы не чувствовать себя полной дурой, а его не считать безжалостным зверем. И все же любая мысль о нем была как нож, поворачивающийся в кровоточащей ране, нанесенной любовью. Как бы ей хотелось сейчас беззаботно катать через весь зал фигурные шары. Или попросту плакать, зная, что кто-нибудь обязательно придет и утешит ее. А еще лучше было бы отыскать такого человека, который сумеет выследить его и свернуть ему шею! Или, по крайней мере, заставит его понять, какую ошибку он совершил, и вернет его назад…

Она осмотрелась, пытаясь понять, в каком забытом богами месте оказалась. Папоротник-орляк, армерия, густые заросли райграса, вздрагивающие на ветру, базальтовые плиты, покрытые ржавыми пятнами лишайников. В луже валялась окровавленная голова тюленя; это те мужчины убили его прошлой ночью, а голову отрубили и сбросили вниз с утеса: им была нужна только туша. Невидящие глаза тюленя были подернуты белой пленкой.

Она присела на мокрые камни и, скорчившись, крепко обхватила себя руками. И ведь никто на свете не знает, что она здесь! Это известно только тем людям, что сейчас от нее уплывают, но им на нее плевать. А она даже названия этого острова не знает. Зато она знает совершенно точно, что здесь-то ей и придется встретить свой конец. Она оказалась за пределами ведомого ей мира, и стрелка ее внутреннего компаса, потеряв направление, так и будет крутиться без конца.