Мэри Стюарт - Дерево, увитое плющом

«Ой, я вам не говорила? Я видела его недавно».

«Правда? — Вопрос прозвучал слишком напряженно. — Говорили?»

«Недолго. Забыла о чем, но подумала, что он изменился довольно сильно. — Я взяла корзинку. — Вернусь как можно скорее».

Огороженный двенадцатифутовой стеной огород Форрест Холла находится примерно в четверти мили от Западной Сторожки, рядом с конюшнями. Хоть они и стали использоваться как маленькая ферма, сохранились кое-какие остатки былой роскоши. Вход во двор — массивная арка со щитами. Те же геральдические животные, что и на воротах Форрест Холла. Над аркой — башня с часами и старинным позолоченным флюгером наверху. У стены столпились деревья, а за ними блестит река. Мы подъехали по дороге, заросшей травой и дикими цветами, но мощеный двор за воротами сиял чистотой. Из одной из сверкающих на солнце труб Западной Сторожки поднимался дым. Жизнь Форрест Холла переместилась сюда.

«Сюда. — Дональд остановил машину, я вышла. — Больше не беспокойтесь обо мне. Очень быстро можно пройти через поля. Так я и сделаю…»

«Если вы уверены…»

«То есть, абсолютно. Спасибо, что подбросили. Увидимся за обедом».

Машина отъехала, я толкнула литые металлические ворота. Последний отрезок долины прятался под деревьями. Я прошла между двумя массивными тисами и выбралась на яркий солнечный свет, который заставил меня заморгать и прищуриться.

Однако не только свет заставил меня остановиться. Здесь контраст с освещенными луной развалинами Форреста был просто поразительным, потрясал. В саду, заполненном жарой, запахами и солнцем, между четырьмя высокими стенами все выглядело так же, как в восемнадцатом столетии, во время расцвета. Вдоль одной стены за стеклом виднелись персики, абрикосы и виноград — фрукты века, привычного к роскоши, ухоженные и постриженные. Под ними уютно устроились томаты и хризантемы. Местами ярко вспыхивали гортензии и бегонии, расцветающие и готовые к продаже. Вдоль других трех стен росли фруктовые деревья. Маленькие, зеленые, сияющие плоды густо толпились на ветках, прижимались к стенам из песчаника.

По центру сада, с обеих сторон широкой полосы хорошо постриженной травы росли цветы, сияли всеми цветами английского июня — люпины, дельфиния, ирисы, пионы, мак, колокольчики, а сзади — розы с фонтанами ярких цветов. Вдалеке виднелся не работающий каменный фонтан с бронзовыми цаплями. Вокруг — каменные вазы с лавандой, розмарином, тимьяном и шалфеем, расставленные в живописном беспорядке, задуманном при создании сада. Должно быть, они составляли древний сад трав. Все остальное построилось рядами и подчинилось разуму — фасоль, бобы, турнепс, картофель и аккуратные кусты ягод. О былом великолепии говорило только еще одно — круглое сооружение в углу, голубятня, полуразрушенные стены которой обросли боярышником и клематисами. Крыша осела на балках, будто сделанная из холста. Черепица казалась бронзовой, ее бывший дымчато-голубой цвет смягчали круги лишайника, похожие на листья водяных лилий. Дверки для голубей поломались, походили на пустые глазницы, из них вылетали скворцы.

Но в остальном тут был порядок. Ни одного сорняка. Бели Адам Форрест и Джонни Радд добились этого вдвоем с помощью пары мальчиков, вряд ли можно сказать, что они не знают, что такое труд. Работы сюда вложено убийственное количество.

Сначала я вообще не увидела ни души и быстро пошла по траве к теплицам, поглядывая через розы направо и налево. Потом я заметила мужчину в малине у одной из стен. Он стоял ко мне спиной и наклонился. Бледно-коричневые брюки, голубая рубашка, рядом висела старая коричневая куртка. Темные волосы с сединой. Похоже, он не слышал, как я иду, сосредоточился на том, что закрывал кусты сетью от птиц. Я остановилась на тропинке рядом с ним. «Джонни?»

Он выпрямился и повернулся. «Боюсь…» — начал он и замолчал.

«Вы?» Я не могла сдержать удивления. Определенно, это был Адам Форрест, с которым я встречалась и разговаривала несколько ночей назад, но теперь, лицом к лицу при ярком свете дня я видела, как он изменился по сравнению с запомнившейся мне картинкой. Последняя, похожая на сон встреча была как отрывок из фильма, снятого много лет назад, когда он был на десять, нет, на пятнадцать лет моложе. Он взял на себя часть нереальности ночи, кожа стала молодой при свете луны, темноту глаз и волос усилили сумерки. Он казался высоким мужчиной с хорошей фигурой, свободно двигался, излучал силу и уверенность, которые обычно свойственны людям, богатым от рождения. Теперь, при солнечном свете, пленка перемоталась, актера загримировали, будто прошло много лет.