Сергей Самсонов - Аномалия Камлаева

Не выпуская сигареты из угла гадливо скошенного рта и будто пропуская сквозь нее, как сквозь дыхательную трубку, здешний безнадежно отравленный воздух, он брел вместе с этой разномастной публикой к оздоровительному центру и старался двигаться в стороне, по самому краешку луга, так, чтобы не пересекать ничью траекторию. В поле зрения то и дело вплывали лица русских промышленников, американских адвокатов, немецких пенсионеров и банковских служащих, и во всех этих лицах было такое беспросветное довольство, такое спокойное и уверенное предвкушение гидромассажных благ, что оставалось только диву даваться, как всем этим уже-не-людям удалось избежать своего полнейшего телесного исчезновения. И уже до такой степени нечего им было хотеть, что их мечтательная прищуренность — выражение неизбежное при ударяющих в лицо солнечных лучах — смотрелась каким-то первобытным атавизмом, реакцией, для этих людей невозможной и внутренне им несвойственной. Чем дорожить, чего бояться, если ты, правильный и мощный потребитель, никогда не умрешь? Генетическая модифицированность, перерожденность, неправомочность обычных человеческих реакций — вот какие слова приходили ему на ум, и он даже инстинктивно принимался сочинять эдакий идиллический марш свифтовских бессмертных, вводя в него щедро буколические элементы и прославляя эту оснащенную по последнему слову техники, новейшую Аркадию. Барочная пышность причудливо соединялась с фашистской поступью благодарных мертвецов, фрагменты галантного менуэта перемежались всплесками какого-то насекомообразного и в то же время на диво энергичного канкана, а строго-торжественное благодарение Творцу трансформировалось во взвизги, скулеж и постанывания беззастенчиво предающихся любимому делу онанистов.

…Под камлаевский марш процессия подступает вплотную к склону. Вот святая святых — бьющий прямо из скалы горячий, животворный ключ. Он бьет из странно вырубленной ниши, как будто из той каменной йони, которой поклоняются индийские брахманы и из которой происходит все сущее. Из «изначального треугольника, расположенного в самом центре пространства». И вот к этому «входу» все и устремляются. Разбирая пустые стаканы и одобрительно гогоча, они сгруживаются у «Таинственных Створок Жизни» и, отдавливая, оттирая друг друга, вперебой, вперекрест протягивают руки. Сквозь подмышки других пациентов и поверх их голов. Ненароком чокаясь. Сдвигая две дюжины стаканов разом. Подставляя под брызги и лица, и шеи, и груди.

Площадка перед источником дымится, в воздухе вокруг висит мельчайшая водяная пыль. И эта давка, эта толчея непроходимо тупа, безбожно идиотична. Источник неиссякаем — достанется всем. И сегодня, и завтра, и через двести лет. Но именно неиссякаемость их и будоражит, именно неограниченность, именно бесконечность. Бесплатность. Не то привлекает в природных недрах и природных чудесах, что они удивительны, а то, что они достались человеку совершенно даром. И не важно, что у тебя уже есть все. Не важно, что ты задыхаешься от доступных, предоставленных тебе возможностей. Не важно, кто подарил, не важно, чье это; важно лишь, что это можно взять. И вчера, и сегодня, и завтра. С пола. Никому не нужное, не принадлежащее. Вот их универсальный подход, вот их главный направляющий и смыслообразующий принцип.

— Вы совсем не пьете, странно, — говорит ему один из медбратьев.

Толпа отдыхающих тем временем дополнительно разоблачается; изобильные телеса, затянутые в купальники, погружаются в бурлящую воду. Расслабляются, предоставляя крутящимся мышцам источника делать оздоровляющую, массажную работу. И хотя здесь вырублены в достаточном количестве отдельные ячейки, уединенные купальни на одного, почти все предпочитают резвиться в общем бассейне. И если это, в общем-то, закономерно и естественно для какой-нибудь отдельно взятой фамилии, для главы семейства и мамаши с двумя дочерьми и сыном, то возня полусотни совершенно чужих друг другу людей выглядит почти непристойной. То же самое, что со стаканами и с питьем. Упиваются тем, что водные мышцы источника никогда не потеряют своей упругости, бьют руками что есть силы, подгребают клокочущую воду к себе, поднимают брызги, расшвыривают, с преувеличенным, показным, демонстративным блаженством выливают на себя, растирают по лицу, по груди, по шее — одним словом, тратят. Тратят то, чего потратить нельзя. С материнским молоком впитавшие идею «прайваси», сбились в кучу, как плебейское стадо, совершенно как тетки в мясном отделе гастронома, совершенно как алкаши при осаде винно-водочного. Выходит, что уровень обеспеченности ничего не меняет. Выходит, из обеспеченности не всегда возникает способность ценить, из которой в свою очередь возникает уровень культуры. Никакая обеспеченность в том случае, если она неблагодарна, не обучится сдержанности и разборчивости, не обучится тому самому пресловутому свободному выбору. Как только кинешь им, как кость, что-нибудь бесплатное, тотчас обезумеют и набросятся, начнут потреблять, обладать без разбора. Будь то храмы-дворцы и египетские пирамиды, будь то здешняя горячая ключевая вода, будь хоть что — без разницы. Они будут упиваться самой возможностью обладать, а не качествами, не достоинствами того, чем обладают. Беспардонность и беспородность, слуги, занявшие место господ в отсутствии господина.