Али Смит: Ирония жизни в разных историях

Но все, что приходит в голову, пока я стою там на грязной платформе, и все, что мне на самом деле хочется сделать, так это закрыть глаза и утонуть, потому что вокруг меня на многие мили разверзлась старая полость метрополитена, а над ней снаружи раскинулся зимний город, который, как я думала, мне хорошо знаком, но только теперь он не поддавался описанию, как море, и я была словно брошенный камень, опускающийся на его гнетущее дно.

Дом вокруг нас скрипит. Я прижимаюсь к тебе в кровати. Теперь скрипит кровать. Ты тоже прижимаешься ко мне, и это вселяет в меня надежду, столь откровенную, что даже боюсь в этом признаться. Все еще слышен запах камина и тлеющих в нем угольков; сегодня вечером я так сильно ощущаю запах этого времени года, как обычно бывает только в самые первые минуты его возвращения, прежде чем привыкнешь к нему, и когда уже забыт его запах, и тут вдруг он снова витает в воздухе, и все вокруг приходит в движение и возвращается в прежнее состояние.

Я уткнулась в твою кожу. У тебя свой запах. Ты всегда пахнешь по-своему, хотя у твоего аромата есть разновидности, это я знаю; летний запах сочных листьев и пота, осенний запах с привкусом дыма, зимний запах огня и чистой потертой шерсти, весенний запах не могу точно вспомнить и жду той минуты, чтобы снова его узнать.

Ты наклоняешься и шепчешь мне на ухо.

— Приведи меня в смятение, — говоришь ты. И твои слова звучат так тихо, как дыхание.

— Что? — говорю я.

— Заставь меня смутиться, — говоришь ты.

— Ладно, — шепчу я. — Я смогу это сделать, если ты разотрешь меня.

— Хорошо, — шепчешь ты в ответ. — Но только вдохнови меня. Хочешь, я вдохновлю тебя?

— Хочу, — говорю я. — Пожалуйста. Начинай.

Ключ упал на циновку, и я прекратил смеяться.

Я стоял у входной двери и прислушивался.

Попробовал проверить через окно. Ничего не было видно, кроме моего собственного отражения и отражения комнаты позади меня. Пройдя по комнате, я выключил все лампы и снова подошел к окну, надеясь что-то увидеть.

Вернулся в кухню допить чай. Некоторое время постоял там с чашкой в руке. Потом двинулся назад через столовую и гостиную и пошел наверх, где ходил с чашкой из одной комнаты в другую. Я старался сделать вид, будто чем-то занят, хотя вокруг не было ни души и никто не следил за тем, делаю я что-либо или нет; все комнаты были пустыми. Ты там осталась без пальто. Погода скверная. Я открыл окно спальни. Мокрый снег больше не шел; я выглянул на дорогу.

Только мокрые автомобили, припаркованные возле домов, и все.

Я захлопнул окно и закрыл его на замок. Я и вправду всегда беспокоился о тебе, а ты, где бы ты ни была, ты, разумеется, даже не вспоминала обо мне, что больше всего раздражало. Все, что меня окружало в комнате, так это только вещи. Вот моя щетка для волос на комоде, хотя фен, которым мы пользовались вместе, определенно твой. Комод мой; он достался мне от матери. Кровать была общей. Пуховое одеяло — твоим. Тогда я решил перейти в ванную комнату, где меньше всего вещей. Я смотрел на пустую ванну. Ее поверхность была в ужасном состоянии, с тех пор, как мы купили этот дом, эмаль в ней ни разу не обновляли.

Теперь я собирался спуститься вниз, подумал, что можно сесть там и отыскать в «Желтых страницах» эмалировщиков ванн, а завтра позвонить по выбранным номерам, чтобы узнать расценки. Вот именно в этом и состоит жизнь — все в доме наладить, чтобы работало без перебоев и было в хорошем состоянии, — поддерживать огонь домашнего очага. А когда занимаешься новой эмалировкой ванны, хотя другие, по-видимому, более важные дела еще не завершены, так это и есть выживание.

Но «Желтых страниц» почему-то не оказалось там, куда мы обычно кладем этот справочник. Я даже не мог себе представить, где он. Я несколько раз обошел все комнаты внизу, похоже, ты взяла его в том месте, где он должен лежать и куда мы договаривались всегда класть его после того, как заканчиваем им пользоваться, но ты эгоистично взяла справочник и потом засунула туда, где мне его не найти, и конечно же сделала это нарочно, ты всегда так делала, брала вещи оттуда, где они обычно лежат, и бросала их где-нибудь в другом месте.

Ты сознательно взяла «Желтые страницы», точно зная, что мне они понадобятся, а затем вроде бы небрежно, но совершенно бесчувственно, положила в такое место, куда я не догадаюсь заглянуть и через миллион лет.

Я кипел от злости. Я был на кухне. Открыл дверцу буфета и с силой обратно захлопнул. А когда выходил из кухни, ударив ладонью по выключателю, чтобы сэкономить электроэнергию, я заметил слабый свет в окне сарая.