Павел Федоров - Агафон с большой Волги

Свернули в переулок, тихий, безлюдный, и направились к речке.

От реки шел запах брожения ласковой и теплой горной весны. Под ногами хрустела и ломалась сухая прошлогодняя трава; медленно, но, как всегда в природе, упорно пробивалась густая, мягкая, весенняя щетка молодого ковыля. Идти и наступать на нее им было приятно, может быть даже радостно, если бы был такой же их разговор… Но он не был таким.

– Ты что-то хотел мне сказать? – спросила Глаша.

– Каждый раз хочется сказать многое.

– А говоришь совсем не то…

– Так получается, что все время и говорю не то, и не так, как люди, живу, и не то делаю… Вот и Варвара и теща Агафья Нестеровна меня учат: не так по горнице прошелся, половички смял, не тем глазом на жену посмотрел. А мне, понимаешь, часто хочется эти половички да занавесочки растоптать, сапожищем кого-нибудь поддеть!

– Ой как страшно! – пошутила Глафира и сделала шаг в сторону.

– Ты не смейся! Для тебя сегодня тоже словечки приготовлены.

– Только не пугай, пожалуйста. Ты в райкоме-то хоть был?

– Раз вызывали, значит, обязан быть.

– Что тебе сказали? – с тревогой спросила Глаша.

– Обещали выговор снять.

– Правда?

– А почему же нет, раз он неправильный. Но это все равно ничего не меняет. Все думают, что мы с Романом два волка около одной телки. А это не так! Я за жену глотку грызть ему не собирался и не собираюсь. Я взял его за грудки потому, что он трус и бюрократ, нечистоплотный человек и рыльце у него давно в пушку. Такие мутят воду так, что пить потом не хочется из нашего родника!

– Ой как ты его ненавидишь! – Глафира была убеждена, что в Мартьяне бушует необузданная мужская ревность, оскорбленное самолюбие. Именно это отдаляло и отталкивало ее от Мартьяна. Она прожила с мужем очень короткое время и знала только мгновенно озарившую и быстро, словно сон, промелькнувшую любовь, грусть разлуки и ожидания, а вместо этого потом пришла похоронная, как и в годы войны на отца. О ревности Глаша знала только по книгам. Она даже не представляла себе, что может еще раз испытать те же-чувства к другому мужчине, какие она испытывала к Николаю, ласковому белокурому, синеглазому парню. А ведь вначале ей нравился и Мартьян, когда они, два друга, за одним столом, по-братски справили две свадьбы и вскоре уехали за границу дослуживать свой срок. Ведь оставался-то только один-единственный год…

– Ты не прав, Мартьян, не прав. Спиглазов сейчас много делает. Добился фондов на сборные дома. С утра до ночи по кошарам да по отделениям носится, – возразила Глаша.

– Знаю я его все поездки… Знаю, Глаша! Он сейчас все прекратил, даже тайные свидания… Кожу наращивает потолще, чтобы где-нибудь не прокололи. Трусишка!

– Он не трус, ты это зря, – защищала Глаша Спиглазова, зная, что и деверь Михаил Соколов относится к нему положительно.

– Эх, Глафира! Думаешь, все такие чистые, как ты? Он меня боится, а Варвара от этого еще хуже бесится. Ведь кто ее директором сельмага устроил? Он. В члены правления райпотребсоюза провел, в депутаты Совета. К ней же теперь подступиться нельзя. А что я для нее? Комбайнер, штурвальный. От меня керосином разит, а от него духами «Москва». У него друзья министры, члены правительства, а у меня Николай Иваныч Байсургенов, чабан! Я понимаю, что жена Спиглазова Раенька, эта несостоявшаяся певица, конечно, так себе, степной кузнечик, порхает с кустика на кустик, крылышки и губки подкрашивает и влюбляется во всех приезжающих уполномоченных… Я понимаю, такой мотылек кому хочешь опротиветь может. А он мужик здоровый и по-своему даже не глупый. Ему именно такая деловая подружка нужна, баба вроде Варвары. Ну и, как говорится, бог с ними! Разойдемся, и каждый начнет жизнь по-новому. Детей у нас нет, никто здесь не пострадает. А Раечка подцепит какого-нибудь уполномоченного… Так нет, он трусит, до смерти боится, что партбилет может потерять. Тогда надо за штурвал садиться, а он не привык да и не умеет.

– Ты очень злой, Мартьян. Такое говоришь! – грустно покачала головой Глаша.

– Правду говорю! Пусть он меня не опасается. Я решил уехать. Жалко, конечно. Прожил здесь лучшее время молодости, научился чему-то. Что-то сделал хорошее. Недавно еще одну штучку смастерил, да не докончил немножко. Бросать жалко. А в другом месте знаю, что не доделаю…

– Ах, Мартьянушка! Золотая у тебя голова. – Глаша неожиданно протянула руку и ласково потрепала его волосы. Быстро отдернув руку, прибавила: – А выпил-то сегодня зачем?