Павел Федоров - Агафон с большой Волги

– Наверно, это не надо… – смущенно сказал Николай Иванович.

– На конфеты, – краснея, ответил Агафон.

– Привожу им гостинцев-то! Деньги имеем, не жалуемся. А они у меня работящие мальчишки. Ну ладно. Спасибо, – чувствуя, что гость тоже смутился, примиренно добавил отец. В душе ему даже понравилась простота гостя.

Вечером, когда Агафон проводил Ульяну и вернулся домой, он застал у себя гостя. В комнате сидел с ружьем в руках и ждал его Кузьма. Он был тоже на комсомольском собрании и слушал пламенную речь Агафона. Кузьма хотел поговорить с ним там же, но, увидев, что парня поймала девушка и пошла с ним вместе, мешать не стал и решил дождаться на квартире.

Тому, что гость был с ружьем, хозяин не удивился. Кузьма почти никогда не расставался с ружьем.

Агафон провел его в комнату и принес чаю. Принимая из рук хозяина стакан, Кузьма без всяких предисловий сказал:

– Слышишь, Гафон, ты мне друг, да?

– Конечно, друг! – улыбнулся Агафон.

– У нас беда, Гафон.

– Что случилось? Какая беда? – смотря на суровое лицо молодого чабана, встревоженно спросил Агафон.

– Балшая беда, начальник, – сокрушенно качая головой, ответил Кузьма и расстегнул воротник потертого, но опрятного кителя. Он только осенью отслужил срок в армии на афганской границе и вернулся в звании ефрейтора. Однако любил носить все военное, потому что служил в пограничной кавалерийской группе, имел значок отличника границы и постоянно носил его на груди. Сейчас на нем были суконные офицерские брюки с зеленым кантом, заправленные в новенькие остроносые сапоги, сшитые из яловой кожи его отцом, – Николай Иванович был мастером на все руки.

– Да расскажи ты наконец, что произошло? – теряя всякое терпение, спросил Агафон. Он еще мало был знаком с обычаями степняков: сначала неожиданно огорошить себеседника мудрым вопросом, а потом уже исподволь начать замысловатый восточный разговор.

– А то, что больно хорошо, что ты стал нашим другом, – держа чашку обеими руками и медлительно попивая чай, с достоинством древнего аксакала ответил Кузьма.

– Я рад это слышать… Но ты все-таки расскажи про свою беду.

– Ты знаешь пьяницу Апоньку? – вдруг спросил Кузьма.

– Какого Апоньку? – вытаращил глаза Агафон. – Шофера, ты хочешь сказать!

– Да, да! Он самый, который приехал тогда к нам на грузовой автомашине. Шойфер Апонька Лохматов, – подтвердил Кузьма.

– Афанасий Косматов, наверное? Шофер надо произносить, понимаешь, Кузьма, шо-фер! – раздельно повторил Агафон.

– Хорошо. Так, скажем, шофер… Вот этот самый Апонька сегодня сказал, что он нас будет убивать, – удивительно спокойным, уверенным тоном, как нечто само собой разумеющееся, проговорил Кузьма.

– Как это убивать? За что?

Агафон стремительно вскочил со стула и подошел к гостю. Все это было так необыкновенно и неожиданно, что он на минуту растерялся.

– Сказал, что стреляет меня из своей тульской двустволки, – невозмутимо ответил Кузьма и прищурил чуть узковатые глаза, темные, как будто специально закопченные у вечного пастушьего огня. Вообще Кузьма был парень видный, с широкоскулым, задубелым от ветра и солнца лицом степняка, приятным и мужественным.

– За что? – с явной в голосе тревогой спросил Агафон.

– Он воровал для своих коров совхозное сено и говорит, что я его продавал партийному секретарю Михайле Соколову.

– Как продавал?

– Конечно, не продавал… Я просто сказал Михайле Соколову, что Апонька, как самый последний свинья, пьянствует, сено для своих коров косить не хочет, а казенное сено крадет. Болше я ничего не говорил.

– Теперь наконец понятно, – облегченно сказал Агафон. – Ты не бойся. Он напугать тебя хочет. Ты молодчина, что сказал.

– Зачем мне бояться, Гафон! Если он в меня стреляет, я тоже двадцать жаканов* зарядил… Вон она, моя винтовка-то! За отличную стрельбу значок имеем, уж не промажем… – убежденно заверил Кузьма.

>> * Ж а к а н ы – пули .

– Этого нельзя делать. – Агафон дружески положил ему руку на плечо и объяснил, что Афонька Косматов трус. А трусы всегда только грозят и при первом же случае прячутся. Обещал, что в обиду Кузьму не даст и, ясное дело, заступится как за друга и лучшего чабана. А воришку Афоньку, конечно, накажут и церемониться с ним не станут.

Кузьма, в свою очередь, дал слово, что первый никогда ссоры не начнет, но в то же время предупредил, что при случае сам поймает Апоньку и живым доставит на центральный участок. Принимаясь за третий стакан чаю, вдруг ни с того ни с сего спросил: