Пётр Кожевников - Две тетради

Мы с ним вчера выпили за встречу, и он смотрел на меня такими сладкими глазами, что я засмущалась.

Сегодня Всеволод говорил с Мамой. Он ей давно нравится. Мне она всегда говорила, что мечтает иметь такого зятя. Мама сказала, что с нашим браком надо подождать, пока я хотя бы закончу училище, а это ещё два года, и мне будет как раз восемнадцать. За это время и Всеволод поступит в институт и вообще как-то устроится в Ленинграде.

Пятнадцатое июля.

Я бросил ходить на практику. Ну их всех к чёрту! Тошнит меня от этих табуреток! Чтобы мать не догадалась — ухожу утром, будто на фабрику, а сам иду на Петропавловку, залезаю на наш с Лёхой бастион и там сплю. Говорят, утром солнечные ванны полезны. Потом иду к зоопарку, перелезаю там через забор и хожу смотрю зверушек.

Позвонил Гальке. Она сказала, что какой-то кадр хочет на ней жениться. Я пожелал ей счастья. Не буду больше звонить.

Пятнадцатое июля.

Я сказала Всеволоду, чтобы он не ходил ко мне, не звонил. Не могу его видеть.

Практика кончилась. Проклинаю себя, что не успела поговорить с Мишиным другом. Не могу даже узнать Мишин адрес — не знаю фамилии. Хоть плачь! Да и плачу часто. Всё готова ему простить! Только бы он пришёл или позвонил. Где он? Что с ним? Может быть, он умер?

Ко мне заходила Маринка. Она сказала, что все мои страдания по Мишке — ерунда. Вот она поняла, что не любит Сашку, а ведь живёт с ним. Она от него ничего не получает, не чувствует себя женщиной, только больно всегда, но идёт на это ради Сашки — он к ней очень привязан. У них будет ребёнок, и родители разрешили им жить. Сейчас они ходят в исполком, чтобы выбить Маринке разрешение на брак. Она сказала, что зря я отказала Всеволоду, а тем более бросила Толю. Он сейчас из-за меня пьёт.

Я рассказала Маринке, как люблю Мишу. Она долго не соглашалась, что можно, как я, сидеть униженной и ждать. Потом сказала, что вообще-то кто его знает. А когда уходила, сказала, хоть я и дура, а она мне завидует.

А я решила, если не буду Мишиной, то ничьей. А если стану его, то после этого покончу с собой.

Девятнадцатое июля.

Вчера встретил Владлена. Он узнал меня. Поздоровались. Владлен был с двумя друзьями и тремя бабами. Они были поддавши. Он сказал, что если я хочу выпить и послушать фирменный магнитофон, то могу двигаться с ними. Я пошёл. Все ребята, кроме Владлена, были хорошо одеты. На нём были старые вельветовые брюки песочного цвета, розовая рубаха, завязанная узлом, и грязные белые кеды. Я был одет плохо и стеснялся своего вида. Мы зашли в угловой магазин. Они взяли три бутылки водки и пять — портвейна. Парень с причёской, как у Гоголя, положил бутылки в большой кожаный портфель. Парня звали Володя. Волосы у него были чёрные, даже с синевой. Лицо белое, будто в мелу. Глаза карие, как у коровы, умные. Губы толстые и красные. Зубы плохие, но он всё время широко улыбался. Володя был выше Владлена, но очень хилый, только плечи широкие. Его брюки были цвета яичного желтка, модные, в таких только иностранцы ходят. Очки на пол-лица, дымчатые. На теле белая футболка без рукавов. На ней нарисован чёрной краской лев (это Владлен ему нарисовал). Под футболкой вычерчивается впалая грудная клетка. Худые руки свисают как плети. Запястья — одна кость, а кисти широкие, пальцы длинные. Часы старинные на толстом кожаном ремешке.

А сам словно истощён и изнурён, но, как человек в последней степени утомления, расслаблен и весел.

Мы сели в автобус. Сошли у «Юбилейного». В начале Большого зашли в подворотню. В глубине двора было парадное, у которого парень, который был всё время серьёзный, сказал, что это и есть «гнездо». Поднялись на шестой этаж. Открыла девица в роскошном халате. Фигура — полный порядок. Волосы цвета спелой пшеницы, стрижка «гаврош». К корням волосы здорово темнеют — видно, крашеные. Лицо русское, здоровое. Глаза, как незабудки: весёлые, с виду небрежные к окружающим, а на самом деле она всё секёт. Она сказала, что думала, мы уже не придём. Владлен нас познакомил. Лариса небрежно на меня посмотрела. Квартира была трёхкомнатная. Комнаты огромные, и мебель в них — тоже. В одной две стены до самого потолка занимали полки с книгами. Стояло старинное бюро и кресло такого же стиля. В углу рояль, а над круглым столом в центре с потолка свисала бронзовая люстра. Во второй комнате стояли два шикарных дивана, трёхстворчатый шкаф, трюмо и очень красивый торшер с большим колпаком. В третьей комнате жила Лариса. У неё стоял японский стереомагнитофон, а стены были завешаны фотографиями.