— Встань, — обратился он к ней не повышая голоса, который теперь был полон угрозы. — Встать, когда к тебе обращается белый человек. Кто ты?
Теперь девушка смотрела только на генерала и, медленно откинувшись назад, приняла непринуждённую и безгранично самоуверенную позу.
— Я Луэни из Уганды, — ответила она.
Дэвид мысленно порадовался тому, что сидел, потому что у него внезапно закружилась голова и вагон начал медленно вращаться, а перед глазами снова возникло вчерашнее видение лежащего на носилках тела, и одновременно пронёсся целый поток воспоминаний о связанных с этим именем жутких рассказах, которых он наслушался за месяц своего пребывания в Конго.
— Луэни, — сказал фон Леттов, — мужчина.
— Луэни, — сказала девушка, — это я.
Трое мужчин не смотрели друг на друга, но в этом и не было необходимости. От сидящей в углу девушки исходила внутренняя сила, которая делала излишними любые сомнения и любые расспросы.
Первым сдвинулся с места фон Леттов, и, словно большое животное из семейства кошачьих, он напал беззвучно. Одним скользящим движением он преодолел разделявшее их расстояние, руки его, белые и напряжённые, взметнулись вверх, и на какую-то долю секунды Дэвид за возрастом и военными наградами увидел молниеносную прусскую военную машину в действии.
Но девушка опередила его. Она не сдвинулась с места, но в салоне что-то сверкнуло, и в её вытянутых руках оказался короткоствольный револьвер, нацеленный в переносицу генерала.
— У него, — пояснила она, — тоже только один глаз, но острый взгляд.
Фон Леттов никогда не понимал африканцев. Но смерть он распознавал безошибочно, и теперь он попятился назад, не сводя с девушки своего единственного глаза, плюхнулся в кресло, и в этом его движении было всё свойственное ему бесстрашие и его умение оттягивать поражение.
— Долго нам ждать не придётся, — сказала девушка. — Скоро мы поднимемся на перевал, и начнётся спуск. Там дорога проходит по высокому мосту над узкой глубокой долиной. Вы ведь искали истину. Вы найдёте её у того моста, во всяком случае истину о том, какова будет ваша следующая жизнь, потому что большую часть опор мы убрали.
На минуту Дэвид попытался представить себе ожидающий их впереди мост, ослабленные болты, медленное вращение при падении и удар о землю. Потом он взглянул на лица своих спутников и увидел много разных чувств: удивление, гнев, решительность и иронию — но никаких признаков страха. Кем бы там они ни были, подумал он, но они не боятся, и в то же мгновение он сам почувствовал удивительную, противоестественную уверенность и прилив тепла, как будто в салоне снова разгорелся камин. Спокойно и без лишних движений фон Леттов налил шампанское в три стоящих на столе бокала, Джозеф К. достал из кармана жилета пенсне, протёр его и надел, а девушка опустила револьвер и положила на колени.
— Выпьем за удачу, — сказал Джозеф К., — за удачу, которая пока что нам не изменяла. — И они невозмутимо подняли бокалы. — Fortuna, — продолжил он, тем самым снова взяв на себя роль хозяина, — morituri te salutant. [12] Фортуна, идущие на смерть приветствуют тебя (лат.).
— И они посмотрели друг на друга с какой-то новой серьёзностью, которая необъяснимым образом относилась и к африканке с её револьвером, и Дэвид мгновенно понял, откуда происходит это чувство общности.
«Это, — подумал он, — взаимопонимание тех, кому предстоит вместе умереть, это безумная респектабельная вежливость, которая охватывает и палача, и жертв, и будет длиться, пока смерть не разлучит их. К тому же эти трое безумцев настолько хорошо знакомы со смертью, что теперь, когда она оказалась ещё одним пассажиром-зайцем, им это прямо-таки нравится», — и он с трудом подавил в себе желание закричать.
Тут Джозеф К. осмотрел его через пенсне, наклонился вперёд и ласково сказал:
— Думаю, мой мальчик, у вас есть возможность сделать ещё один шаг по направлению к той смутной границе, которая отделяет юность от настоящей жизни. Я имею в виду, что, возможно, вам теперь понятно, что я имел в виду, говоря о нахождении на дне и осознании, что дальше тонуть некуда.
— Тонуть, может, и некуда, — раздражённо заметил генерал, — а вот падать предстоит футов двести.
— Если я правильно понимаю, — вежливо заметил Джозеф К., — моя бывшая горничная имеет в виду ту долину, где, скорее всего, можно говорить о семистах футах.
«Вы совершенно безумны», — подумал Дэвид, но автоматизм научного мышления всё-таки заставил его внести поправку.
Читать дальше