Зульфю Ливанели - История моего брата

Язык дается ему с трудом, потому что у него нет, что называется, «способностей». Его выгнали из школы не только поэтому: парень страдает от какого-то психического заболевания, не знаю, от какого именно, так как никогда не интересовался. В общем, этому крепко сколоченному молодчику, как я уже сказал, четырнадцать лет, он простой добрый парень, но, признаюсь, мне всегда нелегко видеть его странное выражение лица и терпеть его бегающие глаза.

За дверью продолжали названивать. Бросить это дело неизвестный визитер вовсе не собирался, но меня это, конечно, ничуть не смущало.

Много лет назад, когда я приехал в деревню Подима из шумного и перенаселенного Стамбула в поисках тишины и уединения и узнал, что в деревне продается двухэтажный дом, да к тому же и очень дешево, я не раздумывая купил его. Видимо, прежний его хозяин тоже сбежал от шума и суеты. Человек этот, как мне рассказали, любил читать и даже сам писал, однако опубликовать ему удалось единственную книгу рассказов, да и то за собственные деньги. В общем, добрый малый был неудавшимся писателем с разбитым сердцем. Мне нетрудно было об этом догадаться по куче сваленных в одном из углов дома экземпляров книги «Я и мои мечты», на обложке которых неуверенная рука вывела голубую русалку. Писатель, оставшийся один на один с собственными мечтами, превратил каждый метр дома в библиотеку – книги были повсюду – и провел остаток дней в своем литературном храме, редко покидая его стены. Сильный запах старых книг встретил меня, когда я впервые вошел в обветшалый дом. Именно запах укрепил меня в желании купить дом как можно скорее, потому что и моим намерением было провести остаток дней за книгами и письменным столом. Надо сказать, что, несмотря на стесненные средства, я сумел привести библиотеку в порядок.

Внутри дом был разделен металлическими книжными стеллажами. Эти стеллажи образовывали нечто вроде комнат. Дверей между ними не было, и я поставил дверь только в одной комнате на первом этаже. В ту комнату я поместил кушетку, а еще сделал небольшую ванную, подготовив ее специально для моего брата Мехмеда, который изредка навещал меня. Поэтому комната отличалась от прочих. Что касается библиотеки, то главный принцип расстановки книг заключался в том, что все они, будучи произведениями художественной литературы, стояли в разных комнатах по темам. На входе в каждую комнату висела красивая вывеска, выведенная мной от руки чернилами и обозначавшая тему. В общем, у меня были:

Комната Мести

Комната Ревности

Комната Любви

Комната Страсти

Комната Войны

Комната Самоубийств

Комната Убийств

Авторы трудов, собранных в тех комнатах, пристально изучали человеческие чувства на протяжении веков, и чтение этих книг стало частью моего обязательного ежедневного самообразования. Когда я говорю, что у меня дома хранятся тысячи художественных книг, я вовсе не имею в виду, что у меня хранятся рассказы и романы всех сортов. Например, в Комнате Убийств вовсе не было никаких детективов. Ведь детективные романы стремятся не понять человеческие чувства, а раскрыть нам то, как совершалось преступление, представляя ситуацию одномерно и лишь будоража любопытство. Признаться, такие книги не вызывали у меня интереса. Но книги, хранящиеся в Комнате Убийств, повествовали о внутреннем мире убийцы и об условиях, в которых он жил.

Мне очень хотелось узнать, каковы человеческие чувства, что испытывает человек в различных обстоятельствах. Мне нужно было знать, что происходит, когда человек любит кого-то, что он испытывает, когда на кого-то сердится. Ведь хотя я и удалился от стамбульской жизни, но все равно продолжал жить с людьми. А жить с людьми было невозможно, не понимая их чувств. Так что просветить меня на эту тему могла только художественная литература.

Вначале я надеялся на помощь психологии, философии, в общем, наук, но искомого там не нашел. Кино казалось мне очень поверхностным, оно не давало желаемых сведений. Так что в результате я понял, что есть единственное искусство, которое способно поведать о чувствах рода человеческого и достичь самых больших психологических глубин: это литература. С того времени я купил сотни книг к тысячам, которые уже хранились у меня, и начал заполнять новые стеллажи избранными образцами художественных произведений. Я составил длинный список, которому собирался следовать, и, по выражению Флобера, посвятил себя воспитанию чувств.