По коридору летели бумажки, шелестя на ветру, который врывался в здание, видимо, откуда-то сверху.
В офисах по обе стороны, еле различимые, — мертвецы.
Он вылез, перебравшись через обломки рухнувшей стены, и медленно пошел на голоса.
На лестнице, почти что во тьме, женщина несла, крепко прижав к груди, маленький трехколесный велосипед, для трехлетнего ребенка, руль льнул к ее ребрам.
Они спускались пешком, тысячи людей, и он вместе с ними. Он шел, погрузившись в длительный сон: шаг, еще шаг.
Где-то журчала вода, слышались странно далекие голоса — с другой лестницы или из шахты лифта, в общем, где-то во тьме.
Душно, тесно, от боли в скулах голова будто съеживается. Чудилось: глаза и рот затягивает под кожу.
Детали возвращались в смутных видениях: пристальный взгляд половинки глаза, например. То, что он не стал удерживать в памяти, отбросил, едва оно случилось. Казалось: если немного постоять, видения развеются. И он остановился, уставившись в пространство. Женщина с велосипедом, идущая рядом, проходящая мимо, заговорила с ним.
Он почувствовал какой-то ужасающий запах, понял, что пахнет он сам, то, чем он облеплен: пыль, дым, на лице и руках — какая-то маслянистая грязь, смешанная с телесной жижей, липкая мешанина крови, слюны и холодного пота, и это себя он чуял, себя и Ромси.
Каковы масштабы, подумать только. Взять хотя бы физическую величину. Он увидел себя внутри этой махины, а махина качается, медленно, сюрреалистически кренится.
Кто-то взял его за руку и повел, помог спуститься на несколько ступенек, и дальше он пошел сам, не просыпаясь, и на миг снова увидел это, мелькнувшее за окном, и на сей раз подумал: это Ромси. Спутал его с Ромси, того мужчину, падающего боком, с вытянутой, вскинутой рукой; она будто указывала вверх, спрашивала: «почему я здесь, а не там».
Иногда им приходилось ждать, бесконечные минуты в заторах, и он смотрел прямо перед собой. Когда вереница вновь трогалась с места, делал шаг, потом другой. Несколько раз с ним заговаривали, разные люди, и тогда он жмурился: видимо, чтобы сошло за ответ.
На лестничной клетке впереди по ходу был человек, старик, небольшого роста, сидел в сумраке, на корточках, отдыхал. Некоторые что-то ему говорили, а он кивал головой: «Ладно, ладно», кивал и махал им: «Идите».
Неподалеку валялась женская туфля, вверх подошвой. И валялся портфель, опрокинутый набок, и старику пришлось наклониться, чтобы до него достать. Он вытянул руку с портфелем и не без усилия подтащил его поближе к людской веренице.
Сказал:
— Не знаю, что мне с ним делать. Она упала, оставила его.
Люди не слышали этих слов, или не понимали, или не хотели понять, и шли мимо, и Кейт тоже прошел, и вереница начинала спускаться на этажи, где было чуть-чуть светлее.
Ему лично это не показалось вечностью — путь вниз бесконечным не показался. Он утратил чувство темпа и скорости. На ступенях светилась полоска, которой он раньше не замечал; где-то позади, в цепочке, кто-то молился по-испански.
Навстречу, быстрым шагом, поднимался какой-то мужчина в каске, и они прижались к стене, пропуская его, а потом появились пожарные, в полной амуниции, и они прижались к стене.
Человек в кресле… это же Ромси. Теперь понятно. Он усадил его назад в кресло, и теперь его найдут и отнесут вниз, и других тоже.
Наверху, за спиной, зазвучали голоса: вдали на лестнице один и тут же, почти эхом, другой, эхо, фута голосов, голоса, поющие в ритме естественной речи.
Это надо вниз.
Это надо вниз.
Передайте вниз.
Он снова остановился, во второй или в третий раз, и люди проталкивались мимо него, смотрели, говорили: «Проходите». Одна женщина взяла его за руку — помочь, он не пошевелился, она пошла дальше.
Передайте вниз.
Это надо вниз.
Это надо вниз.
Портфель плыл вниз, кружа по пролетам, из рук в руки, это кто-то оставил, это кто-то потерял, это надо вниз, а он стоял, глядя прямо перед собой, и, когда портфель дошел до него, протянул правую руку, взял машинально и стронулся с места.
Ждать приходилось подолгу, иногда — поменьше, и со временем их привели на подземный ярус под торговым центром, и они шли мимо пустых магазинов, запертых магазинов, переходили на бег — не все, некоторые, — и откуда-то струилась вода, целыми потоками. Они вышли на улицу, оглядываясь: обе башни в огне, — и вскоре услышали с высоты рокот вроде барабанной дроби, и увидели, как с верхушки одной из башен скатывается дым, расползается вширь и вверх, методично, от этажа к этажу, и башня падает, южная башня ныряет в дым, и они снова побежали.
Читать дальше