Дон Делилло: Падающий

Если все получилось, то, насколько он понимает план, самолет направляется к Гудзонскому коридору. Это словосочетание он много раз слышал от Амира. Рядом не было иллюминатора, в который можно было бы выглянуть, не сходя с места, а необходимости встать он не испытывал.

Мобильник у него включен в режиме «виброзвонок».

Все замерло. Совсем не ощущается, что летишь. Он слышал шум, но движения не чувствовал, а шум заглушал все и казался совершенно естественным: это воздух шумит, а не моторы и сложные системы.

Забудь о земном. Не внимай тому, что зовется земным.

Все напрасное время жизни окончилось.

Вот то, чего ты давно желал, — смерть вместе с братьями.

Дышал он прерывисто, тяжело. Глаза жгло. Если повернуть голову влево, видно пустое кресло в салоне первого класса, крайнее от прохода. Прямо перед ним была переборка. Но он видел все, что было сзади, — глазами на затылке отчетливо видел все у себя за спиной.

Он и не заметил, как поранился. Его поранил кто-то из братьев, не иначе, случайно, в схватке, и он приветствовал кровь, но не боль, которая становилась нестерпимой. И тут он припомнил кое-что давно забытое. Припомнил мальчишек-шиитов на поле боя при Шатт-эль-Араб. Увидел, как они появляются из окопов и из-за редутов и бегут по болотистой равнине к позициям противника, разинув рты в смертном крике. Он черпал силы в этой картине — видел, как пулеметы косят их, волну за волной, сотни, а за ними и тысячи мальчишек, полки смертников, шеи обвязаны красными платками, под платками — пластмассовые ключи от дверей рая.

Произнеси священные слова.

Запахнись поплотнее.

Смотри в одну точку.

Душу свою неси в руках.

Он был уверен, что может заглянуть прямо в башни, хотя сидит к ним спиной. Он не знал, где сейчас самолет, но был уверен, что может видеть затылком и сквозь сталь и алюминий самолета: продолговатые силуэты, контуры, формы, фигуры — все материальное — ближе, еще ближе.

Благочестивые предки перед битвой плотно запахивали одежду. Предки дали имя пути, которым теперь идут они. Возможна ли лучшая смерть?

В ближайшие секунды простятся все грехи твоей жизни.

В ближайшие секунды между тобой и вечной жизнью не будет никаких преград.

Ты просишь смерти, и вот она пришла — придет через несколько секунд.

Он затрясся. Толком не понял отчего — это самолет или только он сам? Качался взад-вперед на кресле, мучаясь от боли. Услышал где-то в салоне шум. Боль усиливалась. Он слышал голоса, восторженные возгласы из салона или кабины — неясно, откуда. На кухне что-то свалилось со стола.

Он пристегнул ремень.

Со стола на кухне, с той стороны прохода, свалилась бутылка, и он смотрел, как она катается туда-сюда, бутылка из-под воды, пустая, описывает дугу в одну сторону и перекатывается обратно; смотрел, как бутылка завертелась быстрее, а потом скользнула по полу за миг до столкновения самолета с башней, жарко, запах керосина, пожар, и взрывная волна прокатилась по зданию, вышибла Кейта Ньедекера из кресла и швырнула на стену. Он обнаружил, что пытается войти в стену. И только уткнувшись в нее носом, уронил телефон. Пол из-под ног выдернули, он потерял равновесие, сполз по стене.

Увидел, как по коридору скачет стул, в замедленном темпе. Померещилось, что прямо на глазах потолок покрылся рябью, приподнялся и покрылся рябью. Он закрыл голову руками и сел на корточки, уткнувшись лицом в колени. Сознавал: вокруг происходят колоссальные сдвиги и еще что-то, не столь масштабное, незримое, вещи ползут или скользят, — а еще звуки, которые не имеют отношения ни к одному материальному предмету: это трещит и стонет глубинная структура мира.

Шевелилось под ним, а потом зашевелилось со всех сторон: энергично, вопреки всей логике. Башня шатается. Ага, теперь ясно. Башня начала отклоняться влево, кренилась долго, и он приподнял голову. Раздвинул колени, высунул голову, чтобы прислушаться. Попытался не дергаться, попытался сделать вдох, попытался прислушаться. Там, за дверью в коридоре, он увидел, если не померещилось, человека на коленях, в первой, еще полупрозрачной волне дыма и пыли фигуру в позе глубокой сосредоточенности, с откинутой головой, в пиджаке, надетом наполовину, свисающем с плеча.

Вдруг он почувствовал: башня больше не клонится. Крен казался вечным и немыслимым, и он сидел и вслушивался, однако через какое-то время башня стала медленно выпрямляться. Он не знал, куда завалился телефон, но слышал голос с того конца провода — все еще здесь, где-то там. Увидел: по потолку побежала рябь. Со всех сторон воняло, чем-то знакомым, но чем же?