Дон Делилло - Падающий

Переступив порог, Мартин приобнял ее. Вид у него был скорбный. В день терактов он находился где-то в Европе и, как только транспортное сообщение кое-как наладилось, прилетел одним из первых трансатлантических рейсов.

— Теперь уже ничто не покажется гиперболой. Меня больше ничем не удивишь, — сказал он.

Мать была у себя в спальне: одевается — давно пора, полдень наступил, — а Мартин прохаживался по комнате, все вокруг разглядывая, лавируя между игрушками Джастина, подмечая, что куда переставлено.

— Где-то в Европе. Эти слова всегда мне приходят на память, стоит о тебе подумать.

— Но не тогда, когда я здесь.

Воздетая кверху рука — маленькая бронзовая скульптура, обычно стоявшая на бамбуковом журнальном столике, — теперь соседствовала со стопками книг на другом столике, кованом, у окна, а объект Луизы Невелсон [4] {4} Луиза Невелсон (1899–1988) — американский скульптор. Работала в стиле абстрактного экспрессионизма. на стене сменился фотографией Артюра Рембо.

— Но даже когда ты здесь, у меня такое ощущение, что ты лишь проездом из одного далекого города в другой, такой же далекий, и оба города — расплывчатые, бесформенные.

— Как и я. Я сам бесформенный, — сказал он.

Они поговорили о том, что произошло. О том, о чем говорили все. Он увязался за ней на кухню, и она налила ему пива. Наливая, рассказывала:

— Люди читают стихи. Знаю таких — принялись читать стихи, чтобы снять шок и боль, найти для себя какую-то отдушину, что-то красивое в смысле языка, — сказала она, — утешиться или совладать с собой. Я не стихи читаю — газеты. Уткнусь в страницу, и стервенею, и с ума схожу.

— Есть и другой подход, а именно: изучить предмет досконально. Отстраниться поразмыслить об его составляющих частях, — сказал он. — Холодно, здраво, если хватит сил. Не допускай, чтобы события тебя подавляли. Проанализируй их, взвесь.

— Взвесь, — повторила она.

— Есть событие, и есть индивид. Взвесь событие. Позволь себе вынести из него какие-то уроки. Изучи его во всех ракурсах. Сделайся равновеликой ему.

Мартин Риднур был антиквар, коллекционер. Возможно, куда-то вкладывал деньги. Лианна точно не знала, чем он, собственно, занимается, но подозревала: скупает произведения искусства и тут же с большим барышом перепродает. Ей Мартин был симпатичен. Говорил он с акцентом, имел квартиру здесь и офис в Базеле. Подолгу живал в Берлине. В Париже у него жена — а может, и нет никакой жены.

Они вернулись в гостиную. Он держал в одной руке кружку, в другой — бутылку.

— Я тут какую-то чушь несу, сам себя не понимаю, — сказал он. — Говори ты, а я выпью.

Мартин был тучен, но не производил впечатления толстяка, который раздобрел от хорошей жизни. Обычно он маялся бессонницей из-за постоянных перелетов между часовыми поясами, выглядел неряшливо, ходил в заношенных костюмах — изображает старого поэта-изгнанника, говорила мать. Он был скорее лысоват, чем лыс: голова покрыта седым, каким-то призрачным пушком. Бородка — с сильной проседью, растрепанная — вечно смотрелась так, словно он отращивает ее всего две недели.

— Прилетел сегодня утром и сразу позвонил Нине. Мы уедем на неделю-две.

— Хорошая мысль.

— Красивый старый дом в Коннектикуте, у побережья.

— Ты все устраиваешь.

— Специальность у меня такая.

— У меня к тебе один вопрос. Совсем о другом. Можешь пропустить его мимо ушей, — сказала она. — Вопрос с бухты-барахты.

Она посмотрела на него. Он стоял в другом углу комнаты, позади кресла, и допивал пиво.

— Вы с ней занимаетесь сексом? Конечно, это не мое дело. Но секс между вами возможен? Я хочу сказать, после операции на колене. Лечебной физкультурой она не занимается.

Он понес бутылку и кружку на кухню и, оглянувшись, ответил, скорее шутливо:

— Колено ей для секса не нужно. Колено мы не трогаем. Оно чертовски чувствительное. Но мы изворачиваемся, чтобы его не тревожить.

Она подождала, пока он вернется.

— Это не мое дело. Но она, кажется, начинает замыкаться в себе. Вот я и подумала.

— А ты, — сказал он, — и Кейт. Он к тебе вернулся. Это правда?

— Может, завтра соберется и уйдет. Как знать.

— Но он живет у тебя.

— Рано еще так говорить. Не знаю, что дальше. Да, спим мы вместе, если ты об этом спрашиваешь. В смысле, на одной кровати.

В его глазах сверкнуло озадаченное любопытство.

— Делите ложе. Целомудренно, — сказал он.

— Да.

— Мне это нравится. Сколько ночей?

— Первую ночь он провел в больнице — его оставили для обследования. С тех пор — ну сколько там… Сегодня понедельник. Шесть дней, пять ночей.