Йозеф Шкворецкий - Необъяснимая история

Важную роль в истории Квеста играет Спурий Цецина Вентрон, давний поклонник Прокулеи. После смерти ее мужа постоянство Вентрона было вознаграждено: он наконец женится на Прокулее. В исторических источниках мы не находим никакого упоминания о нем, зато в документах встречается имя его двоюродного брата Авла (Св. III, Фр. 10), легата Мезии. В них Авл Цецина Север фигурирует как один из самых способных военачальников Августа. Он прославился в многочисленных битвах, командовал армией в Северной Германии, прослужил ни много ни мало сорок лет и имел шестерых детей, хотя придерживался мнения, что наместникам провинций и полководцам не следует брать с собой к месту назначения жен, чтобы они не отвлекали их от долга по отношению к империи.

Существует колоссальный объем литературы о ссылке Овидия, но истинная причина столь суровой меры против исключительно популярного поэта так и не была непреложно установлена. Первичные исторические источники (труды римских историков, подробно описывающих период, к которому относится этот эдикт императора) не сохранились. Что до комедии Овидия, в которой автор якобы называет эту причину (Св. IV, Фр. 9: «устами персонажей автор открыто говорит о том, почему Капитон был вынужден покинуть Рим!»), то из рукописи Квеста удалось спасти лишь ничтожно малый отрывок. Однако его достаточно, чтобы позволить нам заключить, что по тону комедия была близка некоторым сценам «Любовных элегий» и «Искусства любви» — книг, которые привели в такую ярость императора. Хотя Квест — единственный, кто упоминает пьесу, кажется вполне вероятным, что она противоречила расхожему мнению, согласно которому в своих написанных в Томах стихотворениях Овидий чрезмерно заискивал перед Августом. Ошибочность этой широко укоренившейся точки зрения становится очевидна из рассказа Квеста о разговоре друзей Овидия в доме Брута (Св. III, Фр. 5 и 9). Их ссылки на содержание элегии Овидия дают понять, что некоторые пассажи возможно воспринять лишь как сарказм, направленный непосредственно против императора.

Жизнь в окружении «варваров» — по вполне понятным причинам — довела бы привыкшего к комфорту цивилизованного Рима поэта до отчаяния, которое, очевидно, побудило его преувеличить тяготы климата в Томах. Для римлянина единственное истинное неудобство в прибрежном городке представляла бы зима, какой бы она ни была короткой. Известно, что долгие весна и лето там довольно приятны. Сегодня на том месте, где находились Томы, расположен курортный городок Констанца, румынский центр туризма, где средняя температура зимой 37° по Фаренгейту (около 3 °C) днем и 25° по Фаренгейту (около минус 4 °C) ночью, а максимальные летние температуры в июле и августе — 79° по Фаренгейту днем и 63° ночью (соответственно, около 28 °C и 17 °C).

Поэтому друзья Овидия (и некоторые современные ученые тоже), возможно, имели основания заключить, что Овидий выставлял Томы худшими, чем они были на самом деле. Некоторые доходят даже до того, чтобы отрицать, что Овидий вообще когда-либо жил там (например, Э. Д. Фиттон Браун), выдвигая гипотезу, что поэт только сделал вид, будто уехал в Томы, а на самом деле нашел приют у друзей. А значит, адресованные императору жалобные стихи, в которых он умолял его отменить свой эдикт и позволить ему «вернуться», были посланы из тайного убежища в самом Риме.

Один из аргументов в пользу этой теории приводят сами друзья Овидия (Св. III, Фр. 9). Ученые досконально сличили климатические, географические и этнографические элементы в описаниях Том и их жителей у Овидия со сходными описаниями у других поэтов, его предшественников (Вергилий, Гомер), которые доказуемо там никогда не бывали, и нашли явное сходство между наблюдениями Овидия и классиков. Аналогичное предположение выдвигает также солдат Весталис, к которому обращено Письмо 7 Книги IV «Писем с Понта» («Epistulae ex Ponto»), чье поведение в мелкой стычке Овидий изобразил в духе героических битв у Вергилия или Гомера (Св. III, Фр. 7).

Как бы то ни было, я убежден, что Квест оправданно отметает доводы друзей Овидия, которые рассуждают на этот предмет в термах (Св. III, Фр. 9), и заключает, что, «когда больно душе, больно и телу».

Но давайте вернемся к экспертам, которые высказывают догадку, что злополучная поэма была лишь предлогом для изгнания Овидия, ссылаясь на свидетельства того, что сам Август (по крайней мере в юности) был далеко не выдающимся образцом морали и воздержания. Лишь сделавшись императором, он решил вернуть нравы Рима к девственной чистоте, обычно приписываемой ранней республике.