– Такая дружба?
– Они и сейчас переписку ведут. Да я и сам: сорвусь под конец дня, наору, зашпыняю, а ночью спать не мог, – он часто заморгал. – Помню, лежу и думаю: все, считай, родня, а ты на них…
Отвернулся навстречу новому удару ветра, и донесся негромкий глуховатый голос:
– Мы и сейчас дружим…
– Правда?
– Если помню, значит, дружу.
В тот вечер меня пригласили в клуб поэзии под названием «Сладостное слово» и сказали, что здесь очень ждут.
Каменные ступеньки вели в подвал, где суетливо-радостно встречала крупная пожилая женщина Нина Ивановна в темно-бежевом платье, пенные кружавчики у ворота. Ее улыбка не угасала. Пахло сыростью.
– Вы не взыщите, как говорится, – мы прошли в небольшую комнату: на стенах висели календари с котиками и церквями и стоял стол с чашками чая и кусками пирога на тарелках. – Кушайте, это свой, с курицей и картошечкой. И эти свои, не бойтесь, у меня чистая… – она нырнула в банку стремительной пятерней. – Ах ты, хитрый, не уйдешь! – и, поборовшись, поймала огурец.
Кто-то постучал в окно под потолком. Она секундно вскинулась:
– Опять ребятишки балуются.
Новый стук.
– Вы ешьте, ешьте. Хотят, чтоб я крикнула, тогда им весело. Жалко их, никто ими не занимается…
Маленькая старушка в ярко-розовом платочке жадно просунулась в комнату, позади толпились люди.
– Николавна, проходи в залу, чай после собрания, – строго произнесла Нина Ивановна и вновь переключилась на меня. – Ну как наш пирог? Правда, чудо? Вы готовы? Пойдемте слушать?
«Зала», куда я за ней проследовал, была комнатой побольше, но без окон, с президиумом – стол и два стула для меня и ведущей. На стульях разместились человек двадцать, почти все женщины, в основном немолодые. Сыростью здесь тянуло еще сильнее.
– Сегодня у нас необычный гость, – торжественно начала Нина Ивановна, – писатель из Москвы. Он нас всех рассудит!
Она объявила, что за неделю все желающие приготовили стихи, посвященные любви, и стала вызывать по списку. Женщины выходили и читали под вялые хлопки соперниц.
Кудрявая дама в синем, сладко пахнущая духами, поклонилась зале, затем президиуму, и я заметил, что малиновая помада испачкала ее верхний зуб.
Люблю тебя в разгаре мая
И холодно когда, люблю,
Навек душа твоя родная,
За все тебя благодарю!
В конце стихотворения горячо захлопал бровастый старик, как я предположил, супруг-болельщик.
– Все это было, было, было, – вздохнула другая женщина, худая и бледная, в льняном сарафане, расшитом цветами.
Ведущая вызвала ее, представив: Анна Гамаюн. Та зашуршала листком и сбивчиво, но протяжно зачитала нерифмованные строчки:
О, следы на песке – это эхо беглянки,
Ее рай наслажденья так далек и так близок,
Где-то там, где закатный пожар горизонта,
Золотые загадки красивого тела…
– Ерунда, как и твоя шарлотка, – прохрипел старик с бровями.
– Почему это ерунда? – оскорбленно спросила сарафанная. – Я, между прочим, ваши беляши не обсуждаю.
– А ты обсуди, – насмешливо, как бы в сторону отозвалась дама в синем, – ты тесто месить научилась бы…
Мне стало совсем неуютно от этой склоки и от того, что придется судить, чьи стихи лучше, и, вскочив, я громко попросил:
– Расскажите немного про себя! У вас такое странное название «Сладостное слово». Кто придумал?
В зале засмеялись.
– Это в честь нашего завода, – с достоинством сказала узкоглазая женщина в плюшевом пиджаке.
– Сахарный завод у нас был, – пояснила Нина Ивановна, – при нем ДК. Мы там собирались, песни народные пели, танцевали, на разных инструментах играли. Сначала завод закрыли, потом ДК, ну, мы сюда и перебрались, в подвал…
– А чтоб показать, что дело наше правое, так и назвались: «Сладостное слово», – добавила узкоглазая.
– Сахар стучит в наше сердце! – это был другой старик, молодцеватый, длинный, он стоял у входа в кроссовках и футболке Sex Pistols.
– Легко сказать, перебрались. Нас отсюда все время гоняли… – вмешалась женщина с глянцевитой клюкой на изумрудной юбке, из-под которой выступали распухшие колени. – Пока Филиппов не разрешил.
– Все равно этот подвал непригодный, – продолжила Нина Ивановна. – Что ни год, то потоп. Наша Бия весной разливается, а дамбы нормальной нет. Прошлый год целиком затопило, по улицам лодки с эмчеэсниками гоняли. Паводок сойдет – мы соберемся, воду откачаем и всё, как можем, в Божий вид приведем, картины повесим… – широким жестом она показала на стены, – Это конкурс у нас был. Родной край. Кто чем рисовал: карандашами, акварелью. И бабушки, и внуки…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу