Сергей Шаргунов - Свои

Дворцов в окружении околодумских ходоков неопределенно покачивал головой и разводил руками с подрагивающими пальцами, как дирижер, который в зале дает установку воздержаться при голосовании. Ему протягивали какие-то бумаги, которые он рассовывал по карманам.

Он нервно взглянул на телефон – пять процентов зарядки, забыл зарядить, а выступать уже минут через десять, – и тут подошел его черед.

– Паспорт, – скучно бросил верзила.

Услышав это простое слово, Николай Петрович похолодел.

Из подъезда выскочил лысый наливной депутат и толкнул его в живот, хищно прокладывая дорогу.

«Какой идиот!» – подумал Дворцов, но о себе самом, дурашливо хлопая по безнадежным забитым карманам.

Он мог бы снова возмутиться, что его не признали, напомнить, кто он есть, попробовать уговорить, но вместо этого, злясь на ту влагу, которая начала жалко туманить зрение, пропустил кого-то другого и отошел в сторону.

Ему, непривычному к подобным помехам, теперь казалось: вселенная в заговоре против него и над ним злорадно потешается. Он мог бы и рассмеяться над своей маленькой трагедией, но ее пустяковая малость была особенно унизительна: что-то мешало, царапало и жгло, как в детстве, – вероятно, ощущение так легко опровергнутого могущества.

Телефон завибрировал, он достал его: звонил глава комитета, очевидно, разыскивая докладчика.

Дворцов смотрел на телефон, потерянно медля, поднес к уху и, набравшись духу, бодро выпалил:

– Але!

Услышал неживую пластмассовую тишину, опять взглянул на телефон и увидел, что тот погас.

Дворцов кисло хмыкнул. Погасла последняя надежда, делая его беззащитным и одновременно свободным, нагим, как травинка или червь.

Он уронил мобильник за ненадобностью, расслабил узел галстука, потом ремень, сорвал галстук, снял и бросил пиджак под ноги. Все началось с потери одной небольшой вещицы, тайной пружины гардероба и жизни, через эту краснокожую вещь жизнь была соединена с этим серым зданием, и теперь в жертву этому зданию хотелось принести все…

Он замешкался, не понимая, от чего избавляться дальше: ботинок или рубашки, но ясно желая одного – освобождения.

Собиралась гроза, надвинулись мощные тучи, вихрь поднимал и кружил пыль, швыряя в глаза и за шиворот. Пыли становилось все больше, мы приближались к месту назначения.

Высокие стены бывшего тракторного завода простирались вдаль – настоящий мертвый город. Под ними покоились кирпичи и бетонные обломки, торчали ржавые железяки. Отсутствие крыш, оконные провалы, облезшая голубая краска…

Ветер крутил черно-серую пыль между стенами, уносил до небес и, казалось, так насыщал эти низкие тучи.

Виктор Евгеньевич, прямой, с морщинистым приветливым лицом и светлыми глазами, в светло-сером пиджачке неспешно вел меня по советскому Акрополю и негромко объяснял:

– Работников – двадцать две тысячи, тракторов – тридцать три тысячи в год. Вся молодость моя. Начинал я помощником мастера. И так до начальника цеха. Вся жизнь!.. Разные трактора делали… На нашем дизельном целину пахали…

– А потом?

– А потом не стало ничего, ни завода, ни зарплаты. Так и жили без всего, но я хоть выжил, вот до пенсии дотянул. Да разве во мне одном вопрос? Правильно говорят: не имей сто рублей… Сколько здесь друзей настоящих было. Сто точно наберется! Ты себе только представь!

– И вы их всех помните?

– Конечно, а то! Как будто вчера вон в том цеху с Димкой Комаровым из чугуна детали отливали. Задний мост, корпус двигателя… Ты пойми, для меня ж это не просто камни, я про каждый закуток могу целый день говорить. Кто спился, а кто… Барышников утонул, Нефедов Серега сел, Кружков в бандиты пошел, ну и сгубил себя, Мишка уехал, однокашник мой, и нет вестей, вроде таксист у вас в Москве, Захаров Колька и вовсе… – худой рукой он ловко очертил ноль вокруг шеи и перекрестился.

Он шевелил узкими губами, перебирая имена, не для меня, а для чего-то еще, отражая небо и развалины отсутствующим взглядом.

– А дружили как? – спросил я.

Он не отвечал; туча раскинулась огромным небесным заводом с лиловой проходной, серыми корпусами и черными дымными трубами.

– В гости ходили. Помогали… До получки занимали и просто… вообще… Всяко бывало. И драки тоже.

– С друзьями?

– Не знаешь разве, как… Подерутся, потом обнимутся. Вот тебе случай. Недавно было, уже завод сломали, Ермолаев с Гордеевым пили-пили во дворе и за че-то поспорили. Ермолаев давай его душить, а Гордеев ему ножом. Увезли Ермолаева в больничку и протокол составили, а он ничего на друга своего не говорил. Посадили, значит, Гордеева, а у него жена, дети, и стал Ермолаев всюду возмущаться и письма писать: «Как так? За что друга моего посадили? Он ни в чем не виноват…» Но не помогло…