Наталья Романова - Если остаться жить

Кроме отсутствия шапки на голове, накрашенных глаз и нового костюма у Иры была еще бумажка из журнала, поручающая ей написать очерк о студентах медицинского института.

Когда Ира месяц тому назад предложила своему редактору Ивану Петровичу кроме очерка о продавце написать еще и очерк о студентах мединститута, она думала только об одном: как она поразит поручением от редакции Петра Дмитриевича и как заставит его давать ей интервью.

Но поездку в медицинский институт Ира все откладывала и откладывала.

И вот сейчас, сидя на диване и размышляя, что ей делать с услышанным, Ира вдруг решила поехать к Петру Дмитриевичу. Ему единственному она могла все рассказать, и он был единственный, кто мог ей посоветовать, что делать.

Была и еще одна проблема, которую Ира хотела обсудить с Петром Дмитриевичем. Это была проблема двух путей окисления. Ира надеялась, что коль скоро Петр Дмитриевич вник бы в проблему двух путей окисления, он, возможно, понял бы, что природа Ириного заболевания далека от психической и лечить ее надо совсем по-другому.

Утром, когда Ира карандашом «Живопись» красила веки, позвонил Боря.

— Попросите, пожалуйста, Иру.

Ира всегда узнавала Борин голос и была уверена, что он тоже ее узнает, но от чрезмерной вежливости считает необходимым спрашивать у нее про нее же.

— Это я, — ответила Ира.

— А я сегодня всю ночь писал стихи!

Ира понимает, что она должна обрадоваться. Но она ничуть не радуется и не слушает стихи, которые Боря ей читает по телефону. Она занята только тем, чтобы сдержать себя и не задать Боре вопроса: почему он не сказал ей, что позавчера, когда он пошел от нее к Галине, он встретил там Илью Львовича? Значит, Боря понимает, что говорить этого нельзя? Значит, он что-то знает?

Боря кончил читать. Но так как Ира молчала, начал пересказывать стихи своими словами.

— Я все поняла, — соврала Ира, — просто я спешу.

Только в троллейбусе до Иры стал доходить счастливый голос Бори. Теория Петра Дмитриевича «о потрясениях» в применении к Боре оказалась верной. Человек три года не писал стихи — и вдруг начал писать. Начал после «потрясения». А вот к ней эта «теория потрясений» неприменима. Ей от потрясений самых малюсеньких, самых капельных становится только хуже. Ире нужен покой. Только от покоя она выздоравливает. И теперь она понимает почему: при покое происходит минимальная растрата энергии; энергии, которой так не хватает каждой клеточке Ириного организма, ибо у нее нарушен внутриклеточный обмен. Но Ира никогда не сможет сказать Петру Дмитриевичу, что «теория потрясений» к ней неприменима, потому что она не может выдать маму, которая ей проговорилась, что Петр Дмитриевич считает, будто Ире полезны потрясения. Для Иры же узнать такое — было самым большим потрясением. Ведь это разрушало пьедестал, на который Ира возвела Петра Дмитриевича.

В медицинском институте Ира нашла раздевалку, быстро сняла с себя шерстяные чулки с наколенниками, ботинки, надела туфли, засунула шапки и чулки в рукав пальто и отдала пальто гардеробщице. Потом вынула из сумки железную щетку для волос и тщательно расчесалась. Петр Дмитриевич оказался на лекции. Входить посредине лекции в аудиторию Ира не стала. Она ни при каких обстоятельствах никогда бы не сделала ничего такого, что могло бы Петру Дмитриевичу быть неприятным. Но когда прозвенел звонок и из аудитории начали выходить студенты, Ира заглянула в дверь. Петр Дмитриевич стоял спиной к двери и, сворачивая таблицы, разговаривал со студентами.

Ира вошла в аудиторию и, подойдя к Петру Дмитриевичу сзади, остановилась. Ира смотрела на затылок Петра Дмитриевича и ждала, когда Петр Дмитриевич повернется. Повернется и… Радость, восторг, удивление предвкушала Ира.

Петр Дмитриевич действительно наконец повернулся. Увидел Иру, и лицо его стало невозмутимым. Голос бесстрастным.

— Подождите меня в коридоре. Я сейчас выйду.

Через несколько минут Петр Дмитриевич вышел в окружении студентов.

— Вот что, — сказал он, подойдя к Ире, — я вас жду завтра в десять утра в Люблино. Курская железная дорога.

Ира поспешно полезла в сумку за карандашом. Петр Дмитриевич остановил ее:

— Зачем записывать? Так запомните: психиатрическая больница №…

Всю дорогу до дома Ира плакала. Ее совершенно не смущало, что на нее все смотрят, не интересовало, как надеты на ней шапки: не торчит ли одна из-под другой. Ире это теперь было все равно. Какая разница для сумасшедшей, как она одета. А она сумасшедшая. И всегда будет сумасшедшей. А Петр Дмитриевич всегда будет психотерапевтом, разговаривающим с сумасшедшими только в сумасшедшем доме.