Максим Осипов - Крик домашней птицы (сборник)

ПОРФИРИЙ. Все, что осталось? Как же ты, а? Без обеда… Никитка, Никитка, не твой сегодня день. Айай-ай. Вот он, человеческий фактор…

Следующее утро. Там же. Порфирий и Гриша.

ПОРФИРИЙ. Не буду от вас скрывать, Григорий Глебович. Положение у следствия пиковое. Следствие зашло в тупик.

ГРИША. Знаете, что однажды сказал мне один большо-о-ой человек? Никогда не входите в положение начальства.

ПОРФИРИЙ. Помилуйте, Григорий Глебович, какое я вам начальство? Я завишу от вас не меньше, чем вы от меня. Да, между прочим, помните ли, что изволили сгоряча проронить про дом свой?

ГРИША (кивает). Ага. Чтоб сгорел.

ПОРФИРИЙ. Именно, именно. Чтоб он сгорел! И желание ваше осуществилось, и даже скорее, чем вы рассчитывали. Дом сгорел.

ГРИША (сокрушенно). Ну вот. Убийство, теперь пожар.

ПОРФИРИЙ. Пожар есть горение вещей, горению не подлежащих. Вот вам, Григорий Глебович, «Пожарный кодекс», коли не верите. (Предлагает Грише книгу, тот жестом отказывается.) Горение вещей, горению не подлежащих. Станем ли утверждать, что дом ваш, оскверненный убийством товарища, не подлежал горению?

ГРИША (машет рукой). В общем… Туда и дорога.

ПОРФИРИЙ. Англичане именуют подобные события актом вмешательства высших сил. Уцелела только вот эта тетрадочка.

ГРИША (с неожиданной страстностью). О, давайте, давайте!

Порфирий передает Грише тетрадь, из нее выпадает записка. Порфирий ее подбирает.

ПОРФИРИЙ. Григорий Глебович, вы позволите? Простите меня сердечно, я до всякого чтения охоч.

Гриша безучастно пожимает плечами. Порфирий читает.

«Отдать дяде Косте восемнадцать рублей и пипку». Вы, стало быть, Григорий Глебович, находитесь в стесненных обстоятельствах. Другие долговые обязательства у вас имеются?

Гриша отрицательно мотает головой.

ПОРФИРИЙ. Вот что, мы эти восемнадцать рублей отправим с Никитой… А с вами позже сочтемся, когда снова будете при деньгах. Ну, а без пипки дяде Косте предстоит обойтись… Пипка в огне погибла. Форс-мажорные обстоятельства. Дядя Костя должен понять. За деньги благодарить не стоит. Мы ведь — не так ли? — товарищи.

Встает, ходит.

Григорий Глебович, позвольте задать вам вопрос, от решения которого очень многое может зависеть в ходе дальнейшего разбирательства. Как бы вы трех ваших товарищей аттестовали, если б понадобилось, одним каким-нибудь (щелкает пальцами) словом?

ГРИША. Они неплохие ребята, я к ним привык.

ПОРФИРИЙ. Ну, а одним словцом?

ГРИША (задумывается). Неотомисты.

ПОРФИРИЙ. Вот это новость! Губошлеп, Лифчик и Князь — последователи Фомы Аквинского. Скажите пожалуйста!

ГРИША. Какого такого Фомы? (Впервые улыбается.) Неотомисты — потому что всё не о том.

ПОРФИРИЙ (смеется). Неотомисты, ах, замечательно! Неотомисты… (Задумывается.) Лучше, чем фендрики, определенно лучше, да только тоже… мало чего дает.

Пауза.

ГРИША. А если не выйдет узнать виноватого?

ПОРФИРИЙ. Ох, Григорий Глебович, что начнется… «И Вавилон, краса царств, будет ниспровержен, как Содом и Гоморра».

ГРИША. Гоморра-то чем виновата?

ПОРФИРИЙ. Содом и Гоморра, Григорий Глебович, всегда вместе.

ГРИША. Гоморра, значит, как Нагасаки… (После паузы.) Вы откуда так хорошо знаете… первоисточники?

ПОРФИРИЙ. Изучать, как вы остроумно изволили выразиться, первоисточники — наша обязанность.

ГРИША. Вы и водки не пьете, я слышал.

ПОРФИРИЙ. Водки не пьем, не курим и говорим только правду.

ГРИША. Правду? И кто позволил вам говорить только правду?

ПОРФИРИЙ. А кто позволил вам водку пить?

ГРИША. Неудобно, наверное, человеку с такими… идеями на вашей работе.

ПОРФИРИЙ. Сыновнее послушание, Григорий Глебович. Пятая заповедь: почитай родителей. Они меня нарекли Порфирием. Чем еще прикажете заниматься с эдаким именем?..

Пауза.

Мне неудобно быть с вами неоткровенным. Тетрадочку вашу я… полистал.

ГРИША (оживляется). Я так и думал. И что?

ПОРФИРИЙ. Есть очень привлекательные места, позвольте выразиться, мемуарно-поэтического характера. (Листает тетрадь.) Хоть это: Река времен в своем стремленье / Уносит мелких карасей / И даже рыбу покрупнее, / К примеру, крупных лососей. // А я хочу, как рак, забиться / В глубокий ил. И видеть сны, / И, как подснежник, пробудиться / При светлом празднике весны. [1] Неопубликованное стихотворение Дмитрия Самойлова (1958–2005).