Роман Сенчин - Дождь в Париже

«У меня папашка, – Андрея царапнуло “папашка”, – решил года два назад вступить в Общество русскоязычных граждан. Так его сразу же начальник его вызвал, тоже русский, кстати, и сказал, что этого не приветствует. И он тут же побежал заявление забирать. А что плохого в этом Обществе? Защищать права, как-то хоть объединиться… Вот есть выражение – стадо баранов. А мы даже не стадо. Разбежались, и нас везде поодиночке забивают… Вот выборы мэра скоро. Я за Кашина болею, который из элдэпээр. Может, у него получится. Он пытается…»

– Пытался, наверно, но что-то не особо…

Топкин сел на кровати. Состояние было самое паскудное – организм устал от алкоголя, а сон не шел. Водка обычно пришибала его, глаза слипались прямо за столом, а с этими кальвадосом, абсентом – иначе…

Да, мэр Кызыла Кашин явно хотел изменить ситуацию. Правда, умудренные перестройкой, Ельциным с шоковой терапией и переходным периодом люди сомневались, что изменения будут в лучшую сторону. Большинство проголосовало за него по одной причине – что русский. В Кызыле тогда еще русские были не в явном меньшинстве.

Вице-мэром элдэпээровца Кашина стал член «Демократической партии России» Генрих Эпп. Решал экономические вопросы. Со многими разругался, собрал документы, подтверждающие факты воровства и коррупции. Когда ехал в аэропорт с этими документами и билетом в Москву, его жигуленок подорвали, а выскочивший из кустов киллер несколько раз выстрелил в вице-мэра в упор. Документы исчезли.

После этого Кашин заметно сбавил активность, по инерции досидел до конца срока. В две тысячи втором попытался избраться на второй срок, но его даже не допустили до выборов. Придрались к каким-то мелочам и сняли. Умер спустя года четыре – отравился паленой водкой.

Да, интересные были времена, если повспоминать. Да и нынешнее не скучнее. Одну подготовку к столетию взять. Уж если он, Топкин, разглядел со своей кочечки такое, во что поверить сложно, то что можно увидеть с колокольни в бинокль… Но не хотят видеть. А может – да скорее всего! – видят, отслеживают, но пока держат при себе. Чтобы потом, в нужный момент, предъявить.

Нынче, кажется, на каждого что-то, да имеется – собрано, припасено. На всякий случай.

Топкин шагнул к столу – благо метр расстояния, – налил и выпил. Еда не лезла. Глотнул сока.

Снова лег. Спать, спать… Даже в окно сейчас не смотрел – как там. Какая разница? Пусть завтра будет солнечно и тепло. И он – бодрый, свежий, хоть на время помолодевший – топает по Парижу.

Спать…

Но снова появилась Женечка. Словно бы наклонилась над ним. Дышала на него свежими струйками… Да, с ней, наверное, были связаны лучшие минуты его взрослой жизни. Именно минуты. Между которыми – усталость, тревога, злоба, раздражение, нервы, нервы, нервы…

По сути, тот разговор после первого секса оказался одним из самых спокойных и размеренных в их отношениях.

Наговорившись, Женечка вскочила, побежала в ванную, оттуда одобряюще крикнула:

«О, как тут чисто!»

Зашумел душ. Потом смолк, она появилась, вытирающаяся полотенцем, с бодрой улыбкой. Андрею вспомнилась картина какого-то художника тридцатых годов. То ли Дейнеки, то ли Серебряковой.

«Пойдем гулять, – сказала, – на Енисей или в парк».

Андрей, не стесняясь, не прикрываясь, тоже пошел в ванную, чувствовал, как Женечка рассматривает его. Мыться не стал, лишь ополоснул член, лицо. От того, что такая девушка рядом, с ним, реальность казалась какой-то сместившейся, и Андрей наблюдал за собой словно со стороны.

Это ощущение не проходило все последующие два года. Правда, смещение было разным: то в сторону рая, то – ада.

Женечка таскала его по всему городу, любила забираться в отдаленные опасные районы. Подолгу стояла в маленькой, тогда единственной церквушке на улице Оюна Курседи, но не крестилась, не шевелила губами, молясь, а пристально, неподвижно глядела на какую-нибудь икону. А потом бежала по улице, подпрыгивая, хохотала, махала Андрею, чтоб догонял.

Она перезнакомила его с кучей людей. Были, оказывается, в их городе замуровавшиеся в квартирах игроки в компьютерах, были молодые поэты, писатели, были философы-наркоманы, были казаки, Свидетели Иеговы, баптисты…

Кстати, благодаря Женечке Андрей снова сошелся с Ринатом Сейфулиным, своим одноклассником, и его отцом.

В советское время отец Рината был известным в городе фотожурналистом и фотохудожником, демократом, почти диссидентом. Ринат с детства увлекался математикой, находил в ней неведомое остальным удовольствие. Его посылали на олимпиады, которые он нередко выигрывал. В седьмом классе съездил в Артек, единственный, кажется, за все годы из школы.