Роман Сенчин - Дождь в Париже

– Хорошо-о-о…

«Кайф» говорить было как-то неловко самому себе. Не подросток. Да и возможен ли настоящий кайф в сорок лет? Любое, даже самое приятное ощущение сразу отравляется гноем прошлых проблем, гадостей, обломов.

Вспомнилось, как он пил вино в прошлый раз. Это как раз совпало с последним общением с девушкой. Не с сексом, а именно общением.

Все шло к сексу. Девушка молодая, но явно опытная, смелая, боевая. Этакая усовершенствованная модель Женечки.

Женечка была создана в конце девяностых, а эта – в начале десятых, на пятнадцать лет позже. И в ней было меньше романтики, тяги куда-то мчаться, общаться круглые сутки, бесконечно впитывать окружающее. Но она, эта усовершенствованная по имени Тая, тоже много читала, училась хорошо и легко, была бодра и наверняка горяча во время совокуплений.

Топкин познакомился с ней в клубе «Горыныч», где отметил свое сорокалетие, а потом частенько бывал после отъезда жены и сына.

В «Горыныче» можно было отвязно, на всю катушку поплясать и не услышать неодобрительно-угрожающее «бухой орус бешаный» от трезвого пока что тувинца, пообщаться с незнакомыми, откровенно без кавалеров русскими девчонками, посмотреть легкий стриптиз… В «Горыныче» Топкин сбрасывал хоть часть того шлака, что нагорал на душе.

И вот появилась Тая – Таисья – двадцатилетняя третьекурсница кызылского госа.

«Юрфак, будущий прокурор», – представилась она, улыбаясь, как шоугерл.

«А не страшно это здесь афишировать? – спросил Андрей. – Может, я срочару получил по милости прокурора и вот откинулся наконец».

«Ты? – Она пригляделась и опять улыбнулась. – Не-ет, ты и в армии не был, и вообще – слегка, правда, побитый жизнью, но абсолютный кидалт».

«Кто?»

«Кидалт. Человек, который не хочет взрослеть».

Помнится, Андрей тогда очень возмутился, стал доказывать Тае и ее подруге, что он взрослый, абсолютно самостоятельный мужчина, работает монтажником конструкций ПВХ, ветеран в их бригаде… Хорошо, что вовремя остановился, завершил свое возмущение на шутливой ноте:

«Но если и кидалт, то очень латентный. Сам я своего кидалтства не ощущаю».

«Каждый мужчина латентный кидалт, – сказала Тая. – Знаешь афоризм?»

«Смотря какой». – Андрею нравилось, что она сразу перешла на «ты», без церемоний.

«В каждом мужчине скрывается маленький мальчик, а в каждой девочке – взрослая стерва», – и взглянула на него так, что он сразу понял: она не против общаться дальше. Такие взгляды ему посылали часто, но давно, лет в двадцать-тридцать, а теперь он их почти на себе не ловил.

Через два дня они сидели у него дома и пили вино.

Звучали песни из подборки в Таином «ВКонтакте» – большинство их Андрей никогда не слышал, но они ему нравились. Тая была одета в легкую, сползающую с плеч кофточку и тонкую юбку выше колен. Колготок на гладких розоватых ногах не было.

Зашла речь о свадьбах, и Тая рассказала, как ее подруга, странная и забавная своими странностями, познакомилась с парнем, через две недели они подали заявление, через месяц женились, а еще через две недели она снова побежала в загс требовать, чтобы ее развели.

«И представляешь, Игорь, ее муж, вообще не мог понять, что с ней, из-за чего. И она сама не могла объяснить…»

«Да, девушки любят разводиться», – вздохнул Андрей.

Тая взглянула на него с каким-то подозрением, что ли:

«Именно девушки?»

«По-моему, да».

И Андрей рассказал про своих трех жен, что они бросили его сами и по каким причинам.

«От второй бы я сбежал, если бы не изменилась, но все же терпел. А она не вытерпела меня таким, терпеливым, и ушла… Понимаешь, – стал рассуждать, – женщинам в конце концов становится скучно в нормальной семейной жизни. Им нужно страстей, а мужчинам – уже нет. Мужчинам нужен покой, размеренность. – Топкин отпил вина. – Ну вот что заставило Алинку, третью, взять и сорваться? И до такой степени, чтоб подать на развод… Не верю, что здесь стало невозможно из-за обстановки. Просто решила изменить жизнь, скучно стало».

Понимая, что девушке в тонкой юбке и с голыми коленями, сидящей в нескольких сантиметрах от него, на фиг не нужна сейчас никакая Алина, никакие его переживания, а нужно другое, Топкин все равно продолжал говорить: об истории Алининой семьи, с позапрошлого века жившей в Туве, о наезде на них и разорении, об их отъезде в Воронежскую область…

«И меня тянули. А я – не хочу. Я хочу здесь. Мне здесь нравится… А тебе нравится, Тай?»

Тая, видимо, забыв за время его длиннющего монолога, что может говорить сама, что этот стареющий юноша может ее о чем-нибудь спросить, вздрогнула: