Роман Сенчин - Дождь в Париже

Андрей поймал на себе один, другой, третий враждебные взгляды. Тещи, Михаила, его жены, их детей, Алины, даже четырехлетнего Даньки.

«Мы приедем, папа, не волнуйся, – залепетала Алина. – Обязательно приедем. Разгребемся и сразу приедем».

С того дня и началась для Андрея не жизнь, а тихая, изводящая мука.

Жена не устраивала ему сцен, не пускалась в монологи о переезде, но постоянно, упорно сверлила мозг: нужно уезжать, пора уезжать. Не в лоб, а косвенно.

Она часто меняла места работы, жалуясь, что даже русские хозяева магазинов предпочитают тувинок, которым можно меньше платить; забрала сына из садика, когда услышала – или ей показалось, что услышала, – в его речи тувинский акцент. «А что удивительного, – говорила с нервной веселостью, – у них там всего трое русских детей из тридцати». Раздражалась на звучащую повсюду тувинскую попсу и тувинский рэп; то и дело сообщала, что чаще слышит «эки», чем «здравствуйте»; после телефонных разговоров с родителями передавала, как они там хорошо устроились и проблема у них лишь в одном – не хватает рук, чтоб наладить действительно прекрасную жизнь…

Особенно сильно жена стала наседать после поездки туда. Не особенно живописно – говорить она по-прежнему не была мастерица – рассказывала, какой Бобров старинный, уютный да красивый, какая богатая рыбой река Битюг, что течет буквально в сотне метров от домов родителей и Михаила, какой хороший Воронеж, сколько там молодежи, уличных кафе, а главная улица – «совсем как в Париже».

«А ты в Париже была? – не выдержал Андрей. – Я и не знал».

«В фильмах видела и картины этого… Клода Моне. И не надо ёрничать. Не надо! – В голосе Алины послышались нотки классической недовольной супруги, этакий командирский тон. – Решать надо, а не ёрничать. У нас сын растет. Кем он здесь вырастет?»

Андрей вгляделся в нее и увидел, что это уже не та послушная, простоватая до глуповатости девушка-телочка, какой была лет шесть назад, представлялась ему по инерции еще вчера. Через год-другой она наверняка превратится в тетку, держащую мужа мертвой хваткой. Не пикнуть. «Да на фига мне это надо!» – не мозгом, а как-то нутром, что ли, подумал Андрей. И, может, из-за страха такого будущего отпустил ее с сыном без большого сопротивления.

Но, в общем, отпустил-то не насовсем: и он, и жена считали, а вернее, убеждали себя, что Алина и Даня отправляются устраиваться, а Андрей приедет немного позже.

Заказали контейнер. Алина настаивала, что увезти нужно все, в том числе и то, что было в квартире до нее. Не из жадности, а чтобы Андрею потом было легче. Пришлось отдать стенку, которую они покупали с Ольгой на новоселье, кресло, часть кухонной обстановки… Алина забрала книжки и игрушки Дани, оставив несколько сломанных, всю свою одежду. Было ясно – сюда она возвращаться больше не намерена.

То гадостное состояние, когда организм требует сна, а спать не получается… Нет, ты засыпаешь, но как-то мелко, постоянно возвращаясь, выныривая, но одновременно оставаясь опутанным дремотной одурью. В таком состоянии теряешь ход времени – может, оно продолжается час, а может, пять часов. Свежести эти ныряния и выныривания не приносили, наоборот…

Топкин поворачивался на кровати то так, то так, то сбрасывал одеяло, то кутался в него.

– День сурка какой-то…

Наконец поднялся, постоял, глядя в огнистые сумерки за окном. Не шатало, не было того истощения, в каком почти приполз в номер, но и бодрости тоже.

Включил свет, телевизор. Выкурил полсигареты в туалете. Почистил зубы, умылся.

Вот бы хлопнуть чашку крепкого чая и… И что? И погулять. Хоть где.

Куртка, туфли были сухими и теплыми.

– Хорошо. Хорошо-о, – старался расшевелить себя Топкин. – Все хорошо.

Вернулся в туалет, сунул руку в тут же засифонившую щель окна в потолке. Воздух ломился сырой, но вроде не капало.

– Хорошо, хорошо…

Нашептывая одно это слово, собрался, вышел. Замкнул дверь, ключ положил в карман джинсов. Каждое движение и действие отмечал и старался запомнить… Гирька-брелок тянула вниз, но сдавать ключ не хотелось. От общения с портье, или как их там, заранее мутило.

– Бонжу-ур, – конечно, прозвучало, и Топкин мыкнул в ответ нечто похожее.

Совсем уж бирюком выглядеть не стоит: еще подумают, что террорист, полиция примчится.

Да, дождя не было. Не ринулись на него обжигающие дробинки, и ветер не налетел. Но влажность осела на всем, пропитала воздух до состояния почти воды. Асфальт блестел как лед.