Джон Кутзее - Сумеречная земля

1.51. Контрмифы Слабое место этого мифа в том, что отец в нем изображен уязвимым, способным пасть под одним сильным ударом. Нашим ответом до сих пор была гидра: вместо каждой отрубленной головы у нас вырастала новая. Наша стратегия — выматывание, выматывание количеством. Видя нашу способность бесконечно заменять умерших членов, враг утратит веру, мужество, сдастся.

Но ошибочно было бы считать гидру окончательным ответом. Во-первых, в мифе о восстании есть один пункт: не сдаваться. Наказание для тех, кто попал в руки отца, — быть заживо съеденным или заточенным навеки в вулкан. Если ты сдаешь свое тело, оно не может вернуться на землю или возродиться (вулканы не связаны с землей — это наземные базы отца — солнца). Таким образом, того, кто сдастся, ожидает еще более страшная судьба, нежели смерть. (Учитывая то, что происходит с пленными Сайгона, нельзя отрицать интуитивную силу этого аргумента.)

Второй недостаток варианта с гидрой заключается в том, что здесь неверно толкуется миф о восстании. Удар, которым побеждают в войне против тирана-отца, не смертельный, а унизительный: отец становится бесплодным (импотенция и бесплодие равнозначны, с точки зрения мифа). Его королевство, которое больше не оплодотворяется, становится мертвой землей.

Важность унизительного удара ясна каждому, кто знает, каково место стыда в китайской системе ценностей.

А теперь позвольте мне предложить более перспективную контрстратегию.

Миф о восстании предполагает, что небо и земля, отец и мать живут в симбиозе. Ни один из них не может существовать отдельно. Если отца свергли, должен быть новый отец, новое восстание, бесконечное насилие, в то время как мать нельзя уничтожить — независимо от того, насколько велико ее предательство по отношению к супругу. Таким образом, заговор матери и сыновей бесконечен.

Но разве главный исторический миф не сделал вымысел о симбиозе земли и неба устаревшим? Мы больше не живем тем, что возделываем землю, — нет, мы пожираем ее и ее отходы. Мы подписали наше отречение от нее своими полетами к новым звездным Любовям. Мы способны рождать из нашей собственной головы. Когда земля вступает в кровосмесительную связь со своими сыновьями, не должны ли мы найти прибежище в объятиях богини techne, рожденной нашим собственным мозгом? Не пора ли заменить землю-мать ее собственной верной дочерью, созданной без участия женщины? Грядет век Афины. В индо-китайском театре мы разыгрываем драму о конце теллурического века и свадьбе небесного бога и его королевы — дочери, рожденной путем партеногенеза. Если пьеса получилась плохая, это оттого, что мы, спотыкаясь, бродили по сцене в полусне, не понимая значения действия. Сейчас я проясняю его значение, в это слепящее мгновение метаисторического сознания, когда мы начинаем создавать наши собственные мифы.

1.6. Победа. Отец не может выказать милость, пока сыновья не преклонят перед ним колена.

Заговоры сыновей против отца должны прекратиться. Они должны опуститься на колени с сердцем, омытым послушанием. Когда сыновья познают послушание, они способны будут заснуть.

Фаза IV только отодвигает час расплаты.

Во Вьетнаме нет проблемы восстановления. Единственная проблема — это проблема победы.

Мы все чьи-то сыновья. Не думайте, что мне не больно составлять этот отчет. (С другой стороны, не нужно недооценивать моего ликования.) Меня тоже трогает мужество. Но мужество — это архаичная добродетель. Пока существует мужество, мы все привязаны к колесу бунтарского неистовства. За пределами мужества — смиренное сердце, тихий сад, в котором мы можем укрыться от временных циклов. Я опрятный и вежливый, но я человек будущего рая.

Прежде чем попасть в рай, нужно пройти через чистилище.

Не без радости я приготовился к чистилищу. Если я мученик за дело послушания, то готов страдать. Я не одинок. По всей Америке ждет за своими письменными столами целая армия молодых людей, таких же немодных, как я. Мы носим темные костюмы и толстые линзы. Мы — поколение тех, кто в 1945 году был маленьким мальчиком. Мы будем претендовать на свое место. Это мы унаследуем Америку — в свое время. Мы терпеливы. Мы ждем своей очереди.

Если вас трогает мужество тех, кто взял в руки оружие, загляните в свое сердце: честные глаза увидят, что тронута не лучшая ваша часть. То ваше «я», которое растрогалось, — предательское. Оно жаждет упасть на колени перед рабом, омыть язвы прокаженного. Темное «я» тяготеет к унижению и беспорядку, светлое «я» — к послушанию и порядку. Темное «я» заражает светлое «я» сомнениями и терзаниями. Именно его яд съедает меня.