Эдуард Лимонов - Дети гламурного рая

Я думал об этом — о постели и болезнях — осенью 2001 года в лефортовской камере, наблюдая моего сокамерника, молодого бандита Мишку. Он находился в заключении уже три года, по его делу все еще велось следствие, и все эти годы он предпочитал большую часть дня спать. Просыпался только к обеду. И то мне не сразу удавалось разбудить его. Он яростно мычал, не открывал глаз и скрипел зубами, когда я подымал его, завлекая: «Отличный гороховый суп, Мишаня. Вставай, а то остынет! Чудесный суп, просто замечательный. Лучший тюремный суп в моей жизни!» Когда Мишка, наконец, вставал, то обнаруживалось, что из больших его трусов торчали поразительно худенькие ножки, как ростки из картофеля, пролежавшего всю зиму в подвале. Я предостерегал Мишку, что тело его атрофируется, если он не будет заниматься физическими упражнениями. Однако он отмахивался от меня, говорил, что, когда вырвется из-за решетки, пойдет в тренажерный зал и сделает себе мышцы в месяц.

Я же, помещенный в «Лефортово» 9 апреля, стал «заниматься спортом» уже 11-го числа. Вот я заглядываю в листки моего тюремного дневника, чудом вынесенного позднее из тюрьмы. «Усиленно занимаюсь гимнастикой, всего три упражнения по нескольку раз и подолгу». Возможно, я приступил к упражнениям уже в первый день, но у меня не было листка бумаги, чтобы записать это? Возможно. Я продержался все тюремные годы отлично. Ни разу не болел благодаря тому, что истязал себя упражнениями. Однажды в два приема, утром и вечером, отжался от пола более тысячи раз. Однако уже к концу 2001 года я заменил отжимания комплексной гимнастикой: бег по периметру тюремного дворика (семь шагов в длину и три — в ширину), приседания и отжимания. Для отжиманий я сделал себе картонки из молочного пакета — подкладывал их под ладони. Охранники вначале посмеивались надо мной, но потом привыкли, как горожане Кенигсберга к прогуливающемуся Канту, и даже зауважали меня.

Обыкновенно я выходил на прогулку один, мои менявшиеся сокамерники предпочитали спать, как и большая часть тюремных обитателей «Лефортова». Однажды я вышел на прогулку при температуре минус двадцать шесть градусов, и тогда у меня лопнули подошвы резиновых тапочек, сделанных в Кисловодске из какой-то неуничтожаемой резины. Охранник ходил над лефортовскими прогулочными двориками — они расположены на крыше — по настилу над нашими головами. Порой сверху долетало:

— Сколько отмахал?

Не останавливаясь, как белка в колесе, я бросал ему вверх:

— Тысячу семьсот пятьдесят!

Речь шла о шагах. Я считал только взмахи левой ноги. Умалчиваю здесь о работе с рукописями. Я писал в тюрьме ежедневно не менее пяти часов, если меня не вызывали к следователю; само собой разумеется, я выполнял мою работу. Время от времени я вставал и отжимался или приседал. Тот же Мишка называл меня «энерджайзером».

В Саратовской центральной тюрьме, куда меня доставили, чтобы судить летом 2002 года, в третьем корпусе оказались такие обширные прогулочные дворики, что я ошалел от радости. Их размеры несколько различались между собой, были и в двадцать пять шагов длиной! Как я там бегал, с каким удовольствием! Я даже практиковал там прыжковый бег на корточках, чтобы укрепить ноги. За полтора года я впервые увидел там деревья за тюремными стенами. И ослепительное летнее небо.

В колонии № 13, куда меня перевели после приговора, в заволжских степях, на земле немецких колонистов и Емельяна Пугачева, в отряде № 13 был железный ящик со спортинвентарем. Заключенным, если они не были заняты на работах, позволялось вынимать инвентарь и качаться. Час в день. Мне, как и другим зэкам, не всегда удавалось дорваться до «железок», но все же я набрасывался на них, как на алкоголь, хотя бы пару раз в неделю. Даже защемил позвонок от жадности…

Выйдя из тюрьмы и сняв запущенную, но просторную квартиру, я нашел свои старые гантели, гирю в шестнадцать килограммов — подарок национал-большевиков Нижнего Новгорода. А мой водитель Юра привинтил мне в коридоре перекладину. По методу великого Канта я ежедневно истязаю себя физическими упражнениями не менее часа в день. Еще до ареста, последние двадцать лет, я уже питался два раза в день, а после ареста стал есть один раз в сутки.

Я довольно часто вспоминаю эксцентричного немца Канта, прогуливающегося по Кенигсбергу. Если не ошибаюсь, в первый раз русские войска захватили этот город в 1757 году, во время Семилетней войны. Некоторое время Кант жил при русской оккупации. Здравствуй, Кант!