Эдуард Лимонов: Дети гламурного рая

Избегла профанации лишь Девственница Мария, Mater Dei. Потому ей и молятся толпы и целуют ее лик на иконах. В самой христианской церкви были долгое время противники Непорочного зачатия. Самым известным противником концепции Непорочности Девы Марии был святой Бернар Клервоский (1090–1153). После его смерти монах его же аббатства Клерво увидел святого во сне с темным пятном на груди — так его отметили Высшие Силы клеймом за то, что святой Бернар отвергал Непорочное зачатие.

Концепция Непорочного зачатия, так же как и Воскресение Христа, — две гигантские мечты человечества, связывающие нас с Божественным миром. Воскресение, правда, только единожды, и только для одного Сына человеческого, решает проблему смерти. В то время как концепция Непорочного зачатия возвеличивает девочку. Правда, одну девочку, и только однажды.

После смерти мы, «бедные души», вероятнее всего, попадем кто в Чистилище, где содержатся те, что виновны в простительных грехах. Там среди них ходит Девственница Мария, Mater Dei. И ободряет их. А кто-то попадет в Ад. Но Мадонна спасает даже виновных в смертных грехах — тех, кто пылает в Аду. Она ходит там меж сковород и пылающей смолы и прикасается к грешникам холодными пальчиками девочки-подростка. И боль исчезает. Говорят, дьяволу не нравится, что девочка Мария вмешивается в его дела. По крайней мере, средневековый хроникер донес до нас такие слова дьявола:

«Я жалуюсь ежедневно Богу об этой несправедливости. Но он глух, когда дело касается Матери, и оставляет ее хозяином и хозяйкой Рая».

Надеюсь, она коснется холодными пальчиками и меня, грешного. Там, в раскаленных ущельях ада.

Вероятнее всего, по отцу я потомок украинских запорожских казаков, бежавших после разгрома Сечи на Дону. Отец мой, Вениамин Иванович Савенко, родился в городке Боброве Воронежской области, согласно историкам, где-то в этих местах родился отец Степана Разина Тимофей. Во времена восстания Болотникова в городке Боброве как-то располагалась его ставка. В XVI, XVII, да и в XVIII веках в тех местах проходила зыбкая граница Российского государства, отделяющая его от Дикого Поля. Украина тогда, если не ошибаюсь, лежала где-то к юго-западу. Когда я был юношей, я не придавал истории своих предков большого значения. Сейчас я все больше и больше думаю, что во мне течет кровь свободолюбивых и независимых мужиков, пришедших из Запорожской Сечи в верховья Дона. И по-новому звучит сегодня во мне гордое казачье: «С Дона выдачи нет!» — так они отвечали на требования посланных из Московии воевод выдать беглых.

В восемнадцать лет я работал в одной бригаде с семьей сварщиков Золотаренко. Их отца звали Захар. Он был историком-любителем и где-то в книгах раскопал моего будто бы предка полковника Запорожской Сечи Савенко. Как бы там ни было, человек из меня получился строптивый и непокорный. Впрочем, в этом виновна, может быть, и материнская кровь: Зыбины вышли из Нижегородской губернии, из мест вблизи сельца Григорово, где родился протопоп Аввакум. А может, я удался сразу в обе линии предков, и именно поэтому у меня такое количество врагов.

Отец мой украинского языка не знал, бабка моя, Вера Борисенко, также по-украински не говорила. Я учился в русской школе города Харькова, но украинский язык нам ввели уже со второго класса. Благодаря этой инициативе тогдашних украинских властей я неплохо знаю украинский язык, без проблем читаю, понимаю и когда-то писал по-украински без проблем. Правда, практики украинского у меня в последующие годы не было. Нет и сейчас. А в моем аттестате зрелости по украинскому языку и литературе стоят «пятерки», в то время как по русской литературе — «тройка». Справедливость в отношениях между мной и моей учительницей русского языка (это была высокомерная молодая женщина с большими пружинами белых волос, приколотыми к голове, похожая на немку) восторжествовала через многие годы после окончания мною средней школы № 8 города Харькова: я стал самым известным русским писателем. Если учительница жива, ей должно быть до слез обидно. Учительница украинского — небольшого роста улыбчивая тетка в костюме (юбка и пиджак), с волосами, выкрашенными в красно-абрикосовый цвет. У нее были абрикосовая помада на губах и очки на носу. Она сумела распознать во мне талант, или я так хорошо учился по украинской «мове», теперь уже затрудняюсь понять, но так вышло. Забавно, что уже тогда, в школе, две учительницы языков символизировали для меня: высокомерная блондинка в пружинах-буклях — Россию, а близорукая, вдвое старше «России», с абрикосовыми улыбками, курящая на переменах, в костюме тетка — Украину. Заметьте — обе державы женские, а вот эСэСэСэР был еще как мужской.