Владимир Марченко - Последний пожар

– Откуда ты знаешь, что у него в аптечке сода и мыло? – удивилась она, рассматривая затылок и загорелую шею Сапожникова. – Вы так похожи, что и работаете одинаково, и вообще я могла бы перепутать вас. Даже прически… Странно. Три года не виделись, а ещё больше стали похожими.

– Братья, – улыбнулся, дёрнув плечом, Колька..

– Это хорошо, – задумчиво проговорила Ира. – Очень и очень хорошо.

Набегают под машину дорога. Мелькают столбики перед мостом, стучат мелкие камни о днище. Вот и первый подъём, второй. Ели. Камни. Трава. Горы вновь отодвинулись, но сопки, поросшие пихтами и берёзами, подступили к дороге. Они уже съехали с трассы и направились к дальней деревушке, окружённой редкими берёзами. Вдалеке просматривались поля и ползающие комбайны, окутанные пыльной завесой.

– Знаю это место, – сказала Ирина, показывая рукой, куда нужно повернуть. – Привал тут делали недалеко, когда в поход ходили в восьмом классе. Николай осторожно вёл автомобиль по заросшей травой старой дороге. Высокие стебли с синими цветами задевали автомобиль. Женщина поправила короткую причёску, оценивающе посмотрела на спутника и приказала остановиться. Николая продолжал ехать, что-то высматривая впереди. Остановил автомобиль, вышел, сделал несколько шагов. Ирина шла за ним.

– Вон там есть полянка, а недалеко должен быть родник.

Обследовав подъезд, отбросил в сторону две коряги, Николай сел в машину. Развернувшись, взял термос и пошёл вслед за спутницей, пытаясь угадать, где может находиться ручей. Он его услышал, поспешил. Ирина шла навстречу, загадочно улыбаясь, словно сделала великое открытие.

– Вот он, – сказала, задевая Сапожникова плечом. Николай не обратил на это внимания; его взгляд оглаживал поляну, опушку пихтового леска, взбирающуюся по каменистому склону. Суковатая одинокая берёза посередине поляны выглядела неестественно среди пихтовой молоди. Ручей извивался среди трав и кустов акации тонкой верёвкой. Он бежал среди камней, вызванивая привычную песню. Склон пологий и живописный. К нему и заторопился Сапожников, отвинчивая широкую крышку термоса.

Вода холодна и вкусна. Могла сравниться с той – из Холодного ключа, за Светлым озером. Пихтовый лесок молод и чист. Ещё не возникло буреломов, не видно гниющих старых стволов. Ручей образовывал небольшие промоины, булькал, перебираясь с камня на камень. Колька искал промоину, в которой могли быть опавшие хвоинки. Он уже налил в термос ледяной воды. Выбирал хвоинки, застрявшие в камнях. Рука замёрзла. Думал о Кате, о её странных вкусовых ощущениях. Она последние месяцы мечтательно представляла, как будет рвать яблоки, есть дыни, говорила Кольке, что даже во сне видит себя среди яблоневых деревьев, у которых белые берёзовые стволы. И вот всё ей кажется почему-то пресным и отвратительным. Николай пытается ободрить её, предлагая домашний сыр, мёд. Ему непонятно, отчего может такое случиться с человеком. Ему жалко свою милую добрую Катеньку. Нина Даниловна понимает её и сочувствует. Спокойно относится к желанию снохи, называя его почему-то святым.

Сапожников торопливо сбежал с каменистого склона к автомобилю, но Ирины в нём не оказалось. Поставил термос, закрыл распахнутый багажник. Замёрзшая кисть горела. Он приготовился ехать, но Ирины не видно. Забеспокоился. Осмотрелся. Увидел в траве след. Торопливо пошёл. У небольшого камня ручей образовал озерцо. Старое кострища. На ветках берёзы покачивались выцветшие разноцветные ленты. Вот почему она показалась ему странной. На расстеленном брезенте лежала Ирина и загорала. Рядом с ней стояла сумка, одежда. Он боялся двинуться, полагая, что женщина устала и хочет отдохнуть. Её лицо закрывала синяя клетчатая косынка. Ему казалось, что видит картину, написанную большим мастером.

На серой брезентовой палатке лежит женщина, освещённая солнцем. Звучит ручей и хор птиц, прославляют осенний день бабьего лета. Он бы мог разбудить Ирину, сказав, что пора ехать, но почему-то не делал этого. Стоит среди стеблей травы, среди цветов, не может двинуться. Минут пять он стоял очарованный. Медленно начал обходить прямоугольник брезента, стараясь не смотреть на спящую. С мягким хрустом лопались сочные стебли, брызгал сок, вспрыгивали редкие кузнечики. Помимо его воли глаза гладили лежащее тело. Отворачивался, но не мог отвернуться. Голос Ирины оказался обвалом в горах, но говорила она тихо:

– Садись. Будем обедать. Что-то устала, – потянулась к сумке. – А ты как?