Дорис Лессинг - Любовь, опять любовь

Сара поднялась по лестнице наверх, где Энн устроила себе небольшую гостиную. Увидев золовку, Энн вздохнула, улыбнулась, придавила сигарету, вспомнила, что Сара не пациент, запалила новую. И сразу приступила к делу:

— Здесь есть что-нибудь твое?

На столе — как будто гнездо удачливой сороки. Большая серебряная ложка. Серебряная рамка для фотопортрета. Янтарное ожерелье. Старинные монеты. Маленький викторианский кисетик золотого плетения. Сверкающий позолотой поясок. И так далее.

Сара указала на ожерелье и рамку:

— Джойс?

Энн кивнула, выпустив клуб дыма в сизый воздух комнаты.

— Нашли у нее в комнате. Через час приедет полиция, заберут остальное.

— Но ведь на этом не разбогатеешь.

— Ничего не оставляй без присмотра, Сара. Следи за кредитными картами и чековыми книжками.

— Неужели…

— Она подделала мою подпись, чтобы получить три тысячи фунтов.

— Три тысячи… — От неожиданности Сара бухнулась на стул.

— Вот именно. Если бы хоть тридцать или даже триста… И это не крик о помощи или подобная чушь, которую порют придурки из благотворительных организаций. В ее туманном мире что триста, что три тысячи… — Энн закашлялась, вынула следующую сигарету. Налила себе сока из стеклянного кувшина, сделала приглашающий жест Саре — второго стакана, однако, в комнате не оказалось.

— И… что?

— Ничего. Позвонили в полицию. Очень вежливые господа. С Джойс пообщались. Потом дошло до нас, что фактически мы дочери внушали: в следующий раз будь осторожнее, если уж воруешь, то не попадайся. Ведь если она наркоманка, то должна быть и воровкой, от этого никуда не денешься.

Энн засмеялась, не ожидая, что Сара присоединится к ней. Сара видела усталость невестки; даже больше, чем усталость, возможно, она заболела. Бледные волосы Энн рамкой окаймляли лицо. Такие же золотистые и сияющие, как волосы Джойс.

— Что же теперь делать?

— Да что тут сделаешь? Хэл настаивает, чтобы я бросила работу и сидела с Джойс. Но нет, спасибо. Если я до сих пор еще не сошла с ума, то только благодаря работе.

Сара забрала свои вещи, поднялась.

— Не суди меня слишком строго, — произнесла вдруг Энн тихим, дрожащим голосом. — Ты не знаешь… не имеешь представления, что значит жить с Хэлом. Как будто ты замужем за большим, черным, мягким резиновым мячом. Что с ним ни делай, он не изменится. Если бы не Джойс, я бы давно с ним рассталась. Какое-то время надеялась, что она изменится. Но ей, видно, на роду написано…

Сара на прощание поцеловала невестку в щеку. Не вполне в ее духе, но Энн понравилось. В ее воспаленных глазах появились слезы.

— Как твои детки?

— Тьфу-тьфу-тьфу. На прошлой неделе получила от обоих письма. Джордж вчера звонил. К Рождеству собирается в гости.

— Чудесно. Так и должно быть. Все нормально, и голова не болит. И не надо о них все время думать.

— Да, я в последнее время…

— Вот именно. И без них есть о чем подумать. А тут все время волосы на себе рвешь… И перед тобой я чувствую себя виноватой, ты столько времени на нее убила… И дала мне возможность работать. Джойс — мой провал.

На обратном пути через сад Сара заметила два пустующих шезлонга. Только теперь подумала она, что о двух «правильных» дочерях речи не было. Бриони и Нелл здоровые. Успешные. Жизнеспособные.

Прибыли музыканты. Сара и Генри сели рядом за стол, заваленный тетрадками ролей, нотами, пластиковыми стаканчиками из-под кофе, письмами и факсами, без которых шоу — бизнес не проживет и часа. Вопреки ее желанию от музыки тут же засосало под ложечкой, а из глаз, глядящих на Генри, выступили слезы.

— Знаете, что иные философы требовали изгнания музыки из общественной жизни? — спросила она.

— Любой музыки?

— Именно так.

— Я день и ночь не снимаю наушники. Своего рода анестетик. На случай, если не напьешься. В детстве я научился применять музыку как анестетик.

Флейта выдержала долгую ноту под контртенора, загнула на полтона выше и дождалась, пока контртенор последует за нею.

— Так и будем сидеть тут, плакать, как младенцы? — спросила Сара.

— А что нам еще остается? — Генри вскочил, подбежал к исполнителям, переставил их, вернулся, снова сел, подвинув стул ближе к Саре.

— Утопия без музыки. А если кто-то запоет?

— Голову долой.

— Логично.

— Вы не позвонили, — заявил вдруг Генри обвиняющим тоном.

— Я звонила. Вас не было.

— Я вас ждал весь уикенд.

— Но я не знала, где вы.

— Я оставил название отеля в театре.