Дорис Лессинг: Любовь, опять любовь

Ни-ни-ни, никакой музыки и никакой работы сегодня. Лучше в гору влезть… Двадцать миль протопать. Но Гималаев в ее квартире не наблюдалось, и вскоре Сара обнаружила, что погрузилась в уборку. Оказалось, что горы застарелого мусора отвлекают ничуть не хуже Джомолунгмы. Пол пропылесосить… во всех четырех комнатах. Кухня… Ванная… К полуночи квартира засверкала. Можно было подумать, что женщина эта не чает жизни без домашнего хозяйства, что не приходит к ней раз в неделю уборщица.

Но считать, что она взволнована необходимостью встретиться завтра с этим типом… как его… Стивен Эллингтон — Смит, «наш ангел», как его кличут в компании… Что за чушь. Мало ли с кем она встречалась, работа у нее в том, в частности, и состоит, чтобы встречаться со всевозможными личностями, как драматургами, так и толстосумами, и уламывать их, предлагать им то, что можно предложить, и выбивать из них то, что можно выбить.

Сара легко выделяла из своей нелегкой жизни безоблачный начальный период, причем в этот безоблачный период самым естественным и непринужденным образом вписывалась и война. Те тяготы и лишения, что ей пришлось перенести во время войны, бледнели в сравнении с последующим. Наступление эпохи невзгод знаменовала кончина супруга. Родителей Сары богачами никак не назовешь. Ни тебе страховки, ни накоплений. Она, собственно говоря, не могла себе позволить сохранять за собой эту квартиру, но все же не захотела ее сменить, чтобы не травмировать и без того потрясенных детей еще и переездом. Кормиться приходилось случайными заработками в газетах и журналах, в книжных издательствах и театрах. Прибилась к «Зеленой птице», театрику, точнее, группе, ставящей мини-спектакли где придется, чаще всего в пабах. В семидесятые годы немало таких энтузиастов пробовали свои силы, искали взлета и славы. Сара перевела для них итальянскую пьеску, но там не заладилось с правами, и, чтобы залатать дыру, перешила пару сцен из какого-то современного романа. Ее продукция принесла желанный успех, и вот Сара Дурхам уже у руля труппы, уже проводит с нею целый день, подбирает состав, режиссирует, репетирует; следствие — включение в штат и постоянный оклад, регулярная, настоящая работа. И настоящий театр! Вчетвером они решились рискнуть, арендовали сцену, она и трое ее храбрых друзей. С десяток лет им удавалось с грехом пополам сводить концы с концами, а пять лет назад сыграли в Вест-Энде так, что о них заговорили. «Зеленая птица» считалась теперь одним из лучших театров второго эшелона, их премьеры регулярно удостаивали присутствием критики. Из литературно-театрального поденщика Сара превратилась в известного в театральном мире продюсера, а иной раз даже выступала в роли режиссера. Они вчетвером не слишком разграничивали обязанности с самого начала. Успех, как водится, принес и зависть; теперь злые языки, тоже их не разделяя, обозначали скопом творческое содружество как «Шайку Четырех». Вообще-то Сара и не претендовала для себя лично ни на добавочный кус славы, ни на лишний шмат ненависти. Восхищалась она не собою, а совместной работой, общим подъемом, движущей силой которого, кроме упорного труда, послужил — а как же иначе! — и подпирающий горб госпожи Удачи. Сара не считала себя ни самовлюбленной, ни честолюбивой.

Кто же еще тянул театр в этой упряжке-четверне? Мэри Форд-хрупкое создание с большущими, дымкой подернутыми глазищами и нервным упрямым личиком-кулачком, превратившееся к сорока годам в упорную и уверенную женщину, отлично ориентирующуюся в мире рекламы, которой она, по преимуществу, занималась. Второе воплощение компетентности, Рой Стрезер, числился помощником режиссера. Солидный, с виду неповоротливый, он и вправду никуда не торопился и никогда не позволял себе волноваться, что бы ни стряслось. Рой сравнивал себя с опустившимся бывшим футболистом. Крупный, неряшливый… Они помнили его молодым, бунтарем из «поколения шестидесятых». Трудовую деятельность Рой начал, как и многие его ровесники, маляром на фасадах и кровлях. Наконец, Патрик Стил. В глаза и за глаза трое остальных, как и многие другие, замечали, что он придан им, скучным и спокойным, для контраста. Весь на нервах, капризный, неустойчивый, вспыльчивый, смахивающий на пацана или на птицу с хохолком черных мягких волос на вздернутой голове. Гомосексуалист. Причем перепуганный гомосексуалист. Проверяться не хочет, при нем о СПИДе лучше не упоминать. Говорит, что теперь предохраняется и опасности ни для кого не представляет. Может вдруг прослезиться, а то и расплакаться, благо поводов в его жизни для слез предостаточно. Как художник Патрик просто чародей. Лунный свет, озеро, гора из светотени, макулатуры и обрывков фольги — его стихия. Его то и дело пытаются сманить другие театры, в том числе крупные, но Патрик открещивается от выгодных предложений, считая, что талант его цветет лишь в этом микроклимате, в этой Шайке Четырех. Причем цветет на все лады. Однажды он сочинил либретто мюзикла, который чуть было не прогремел. Патрика подначивали, что следующий сценарий принесет ему успех и он наконец-то воспарит куда-нибудь в недосягаемые выси.