Павел Вадимов: Лупетта

Лексикону обреченных присуще чувство юмора. Как только здесь не называют стойки с висящими на них капельницами — «елками», «гирляндами» и даже «торшерами». «В туалет собрался? Торшер не забудь!» — шутил сосед с саркомой, лежавший на соседней койке. Он умер одним из первых в палате.

Встреча с Лупеттой перевернула все мои представления об ухаживаниях и романах. Первое время я ничего не хотел загадывать, ни о чем не хотел мечтать; мне было достаточно того, что она идет рядом, говорит со мной, слушает, улыбается, а ее глаза лучатся неземным светом.

«Ты, наверное, уже думаешь, что я какой-то ненормальный, — писал я ей. — Я бы и сам так решил на твоем месте. Ну не веду себя, как «мушчына», да? Какое-то странное чувство, будто мне пятнадцать лет и я первый раз знакомлюсь с девушкой. И это после всего, что было. Что ты со мной делаешь?»

«Сразу же хочу извиниться перед тобой, — ответила она, — за свой цинизм и излишнюю прямолинейность. За то, что дала тебе повод подумать, что я жду от тебя стандартного «мужского» поведения. Это совсем не так. Знаешь, месяц-два назад я готова была отдать все за некоторые строчки из твоих писем. Даже просто за то, что кто-то испытывает ко мне что-то похожее. «Мушчыны» всегда строили далеко идущие планы и не видели красоты момента. С ними или без них, я умирала от сознания своего одиночества. Однажды один такой человек со счетчиком вместо сердца предложил мне выбрать для меня цветы. Он хотел георгины или розы, а я попросила лилию. Деньги были заплачены, разговор с продавщицей закончен. «Посмотри, — сказала я ему. — Как это, наверное, красиво — я и этот белый цветок на черном фоне». — «Не представляю, как кто-то может любить лилии. Я ненавижу их вид и запах», — ответил он. Я отвернулась и пошла со своим цветком в противоположном направлении. Больше мы никогда не виделись. Зачем я тебе все это рассказываю? Просто для того чтобы ты понял, что «нетаковость» — это и мое качество тоже. Хотя «после всего, что было» ты уже должен знать, что мы вряд ли надолго станем счастливы... »

Каждый из шести курсов химиотерапии длится пять дней. Между ними — три недели перерыва, чтобы восстановилась кровь. В течение курса различные яды, убивающие в организме все растущие клетки, должны без остановки капать через подключичный катетер. Раз в сутки капельницы меняют, заново прикручивая идущие от них трубки к катетеру. Моя задача заключается в том, чтобы следить за скоростью работы каждой из трех капельниц, регулируя ее с помощью специального колесика, если произойдет сбой. В идеале раз в десять секунд должна падать одна капля. Но на практике так никогда не происходит, любое неловкое движение может вызвать нарушение работы системы. В первые дни после «подшивания» я поминутно подкручивал треклятые колесики на всех капельницах поочередно. Казалось, они надо мной издеваются: то одна течет быстрее, то другая — медленней, то третья вообще останавливается. Когда роль надзирателя мне надоела, я решил немного почитать и тут же был наказан ревнивыми стекляшками: одна из капельниц неожиданно стала изливаться щедрой струей и за каких-нибудь полчаса едва не израсходовала свой суточный запас. Заметив это, я в ужасе закрутил до упора колесико, подхватил стойку и помчался на пост к медсестре с самыми дурными предчувствиями. Однако в реанимацию меня никто везти не собирался. «Ну что поделаешь, — развела руками любимица палаты Оленька. — Убежала и убежала. В следующий раз будешь внимательнее».

Так и с жизнью порой бывает: следишь, чтобы текла себе потихоньку, подкручиваешь колесики, а потом на что-нибудь отвлечешься, а она — р-р-раз и «убежит». И следующего раза уже не будет.

Когда мне было восемнадцать, как Лупетте, я не любил проводить время со сверстницами. Девушки, которым не исполнилось двадцати лет, казались мне скучными: они не читали то, что читал я, не увлекались тем, чем увлекался я, да и сам я, откровенно говоря, был им не очень интересен. А более зрелых женщин в силу отсутствия опыта я тогда просто боялся. Так что отношения со слабым полом в юности складывались у меня далеко не лучшим образом.