Михаил Липскеров - Путешествие к центру Москвы

– Как сам? – спросил милицейский генерал, раскуривая кальян.

– Путем, – ответил Истанбул-Константинополь, разминая в чашечке трубки шарик опиума. – Ты там у себя отметь, меня теперь Истанбул-Константинополем кличут.

– Харэ, – мотнул головой милицейский генерал. – Горшков, вбей в базу вместо МанчестерЛиверпуля Истанбул-Константинополя. И кейс подай.

Из окна джипа высунулся кейс.

– Пересчитай, – сказал милицейский, протягивая кейс.

– Обижаешь, – ответил Истанбул-Константинополь, отдавая кейс полковнику Коту. – А ты, генерал, там прикажи, кому, что, чего и зачем. На Преображенском смотрящий по рыбе на колокольне от тоски помер. Пошли своих, чтобы Тофик губу не отклячил. И если что, на нее наступи.

Милицейский генерал отдал честь и влез в джип («Чероки», «Судзуки», «Лэнд Ровер», «Рэнд Ровер», «Лэнд Крузер» или еще какой, я в этих делах не секу. Навскидку «Оку» от «Жигулей» отличить могу. Не скажу что с закрытыми глазами, но из трех раз точно определю. А вот что поизысканнее – извините-подвиньтесь. Но тут я запросто. Раз на морде написано «Jeep», значит, джипу и быть). И груженный милицейским генералом джип («Чероки», «Судзуки», «Лэнд Ровер», «Рэнд Ровер», «Лэнд Крузер» или еще какой, я в этих делах не секу. Навскидку «Оку» от «Жигулей» отличить могу. Не скажу что с закрытыми глазами, но из трех раз точно определю. А вот что поизысканнее – извинитеподвиньтесь. Но тут я запросто. Раз на морде написано «Jeep», значит, джипу и быть) отъехал по своим джипоментовским делам. А мы все остались на берегу Алексеевского пруда, в коем притопили двенадцать штук груза-200 по причине невозможности использования в дальнейшей производственно-жизненной деятельности. Потому что мы не гестаповцы какие, чтобы трупы меркантильно использовать. У нас и живых-то людей за людей не держат, а исключительно как за человеческий фактор. А фактор, чего уж там. Как говорят у нас в народе, е...ись он конем. Крайне емкое выражение, хотя технически мало выполнимое. Так... Что это?...

– Полковник, – спросил я Кота, – что это вон там... на том берегу... совершается?

Кот, пересчитывая, насколько я понимаю, валютное содержимое кейса, не отрывая глаз, ответствовал лирически (доллары, это я заметил, настраивают на лирический лад):

– А на том берегу незабудки цветут. А на том берегу звезд весенний салют.

– Это я понимаю. А вот что между незабудками и весенним салютом звезд?.. Чего-то сомнительное...

Кот на секунду оторвал глаза от кейса, швырнул их на тот берег и, возвращая обратно к кейсу, безразлично произнес:

– А... Это милицейский конь Гордый рядового Мохначева е...ет.

– Кккак? – зазаикался я.

– Как «как»? Не видишь, что ли...

– Вввижу... А за что?

– За дело.

– За какое дело?

– Кто ж это может знать. Главное, чтобы другим неповадно было.

– Что «неповадно»?!

– Да не ори ты так, Федорыч. А то, когда ты так орешь, мне с тебя страшно становится. В нашей системе всегда нужно кого-то е...ать, чтобы другие, этот процесс наблюдая, по сторонам оглядывались и жопу свою берегли. Для системы необходимо, чтобы у каждого гражданина очко играло... Понял?

– Лааадно. А почему рядовой Мохначев?

– Вообще-то сегодня, – отвечал полковник Кот, застегивая кейс, – на его месте должен был быть лейтенант Климов. Но об этом тебе лучше Истанбул-Константинополь расскажет. Давай, Константинополич, обрасскажи Федорычу здешнее расположение дел. А я пойду отдохну. Меня с усталости на скрипичный концерт Лядова потянуло. Страдивари наш полковой по-прежнему в красном уголке?

– По-прежнему, по-прежнему. Если только менты его на «Калину красную» не задействовали.

Не задействовали. Потому что из красного уголка службы ДПС Восточного округа потянулись звуки скрипичного концерта Лядова.

А я приготовился слушать рассказ ИстанбулКонстантинополя о таинственной жизни Алексеевского пруда и околопрудья и об особенностях административных наказаний в измайловской части Российской Федерации. Был раскинут дастархан. Завтрак!

– Так вот, Федорович, в Измайловском парке какие-то московские власти учредили природоохранную зону. А пруд этот, в котором царь Алексей Михайлович с Патриархом Никоном в смущенном состоянии раскол учудили, и мать ваша, Российская православная церковь, а теперь и моя, разделилась на две части, был объявлен особо охраняемым прудом. Настолько охраняемым, что никто в нем поселиться не мог. В этих целях карпов и щук, в нем постоянно прописанных, выселили из пруда на добровольной основе. При помощи отходов с ткацкой фабрики. И загнали, я имею в виду не отходы, в гипермаркет «Ашан», что на Красносельской, под видом охлажденной рыбы. Это была почти чистая правда. Потому что рыба была не просто охлажденная, а окоченевшая. Без помощи льда. Что – экономия. Если ее поджарить на нерафинированном подсолнечном масле, почти и не пахнет. Продавали ее по акции со скидкой сорок процентов. Пенсионеры были очень довольны. Даже когда акция кончилась. Вместе с рыбой. Да и пенсионеры куда-то подевались.