Григорий Ряжский - Колония нескучного режима

— Выехать? Мне? Это за какие такие коврижки, прошу прощения?

— А за такие! — Владимир Леонидович поднялся и сделал пару шагов туда-сюда. — Вы должны убедить свою дочь, Гвидон Матвеевич, остановить поток лживых книжонок, которыми возглавляемое ею издательство «Харпер-Пресс» наводнило Москву и другие города нашего отечества, — он резко наклонился над Гвидоном и на повышенной ноте повторил, чеканя по слогам: — О-те-че-ства! Именно так! Потому что нам не безразлично, что читают наши люди, наше подрастающее поколение! Чем им ваши родственники, прописавшиеся на Западе, засирают, извиняюсь, мозги! И доколе эта клевета будет обрушиваться на головы советских людей?

— Позвольте, — голос Гвидона прозвучал совершенно искренне. — Но при чём здесь я? Я книжками Ниццыными, то есть… я хотел сказать, дочкиными, не занимаюсь. Как это я её должен убедить? Каким образом?

— А таким! Вы должны доходчиво объяснить ей, что в случае, если она не прекратит свою разрушительную деятельность по оболваниванию советского народа, мы вынуждены будем перекрыть кислород её родственникам, в самом прямом смысле. В частности, её отцу, то есть вам, Гвидон Матвеевич. Ни заказов, ни должностей, ни званий — ничего! Другими словами, безработным сделаетесь, товарищ член-корреспондент Академии художеств. — Гвидон слушал молча, играя желваками, а генерал продолжал: — Вон, женишок её бывший, мистер Штерингас, покинул родину, сбежал за кордон, и не без содействия, скорей всего, вашей дочки. Так он там т и хонько сидит себе и не рыпается, в ус не дует, кукурузу свою улучшает. И денежки под себя гребёт в британских фунтах стерлингов, да какой уж год подряд целым институтом научным командует. И весьма доволен, по нашим сведениям. Чего ж вашей-то спокойно не сидится? Мы ведь её добровольно, можно сказать, выпустили, милость оказали, жалость проявили: мать все ж молодая, то-сё, типа повзрослеет, решили, одумается! Не одумалась! А расхлёбывать кому? Вам и расхлёбывать! — он опустился в кресло и закурил. И медленно, проговаривая слова так, чтобы каждое звучало весомо и убедительно, добавил: — И это ещё не всё… Ваша супруга, гражданка Великобритании, а также её сестра, гражданка того же государства, в настоящее время пребывают в стране своего постоянного гражданства. Так вот там они и останутся пребывать. До конца своих дней. Потому что визы на въезд им никто больше не предоставит. Разумеется, только в случае, если мы с вами не договоримся. — Он остановил свою тираду и внимательно посмотрел на Иконникова, желая предугадать его реакцию на произнесённые слова.

Гвидон помолчал, переваривая услышанное. Потом спросил:

— А если она откажется?

— Если откажется — пеняйте на себя. Значит, вы плохо объяснили ей последствия.

Гвидон покачал головой, глядя в пол, прямо перед собой, и сказал задумчиво и негромко:

— А она не откажется… Знаете почему? Не потому, что я плохо объясню. А потому что я не буду ничего объяснять. И не нужно мне этой вашей командировки. Только на билет потратитесь. Я свою командировку уже отбыл, с сорок первого по сорок пятый. Там меня хорошо учили, что можно, а чего нельзя никогда, ни по какому. И объяснили заодно, в каком месте совесть у человека помещается. Потому что иначе как потом жить? Как на самого себя в зеркало глядеть по утрам? Глаза отводить? А на суд Божий вы за меня явитесь? Или я расскажу там, что один генерал из органов очень просил? Убеждал и настаивал? И я не сумел ему отказать, такое, мол, дело… — Он поднялся, давая понять, что разговор для него окончен. — Пойду-ка я, Владимир Леонидович. А вы поступайте, как вам ваша совесть подсказывает. И ваш закон. Если он у вас есть такой.

— Ну что ж, Иконников, — генерал тоже встал и с заметным раздражением вжал сигарету в пепельницу. — Воля ваша. Только не обижайтесь потом. Всё, как говорится, делается своими руками. Если не брать в расчёт суд Божий, конечно, о котором вы так всё хорошо знаете. И имейте в виду: Бог далеко и на небе, а мы рядом и везде. И всегда. И такой расклад не кончится никогда, потому что он вечен. Как вечна система и как вечен ваш любимый Бог. Всё, свободны. Передумаете — звоните, продолжим разговор. — Он крикнул в глубину коридора: — Ткачук, проводи!

Молодой в штатском вошёл, произвёл рукой вежливый жест, что и раньше, но уже в другом направлении, и проводил гостя до дверей. Затем вернулся обратно. Генерал хмуро окинул его взглядом, почесал пальцем у виска и отдал короткое распоряжение: