Григорий Ряжский - Колония нескучного режима

Так и поступила. И когда на том конце ответил мужской голос, сомнений не возникло — это был Боб.

— Ты откуда звонишь? — заорал он со своего туманного анклава, отдаваясь в ухе австрийским эхом. — Понял, отлично, сиди в аэропорту, я к тебе прилечу! Сегодня же буду в Вене. Никогда там не был. Часов в… Короче, не знаю. В общем, встречай лондонский рейс примерно между вечером и ночью. ОК?

Сразу после звонка Роберт понёсся в аэропорт и купил билет на ближайший венский рейс. Прилетел порядком раньше и как только вышел из таможенной зоны, сразу стал нервно озираться по сторонам, не веря, что сейчас увидит Ниццу. Но увидел. Она стояла, опершись о колонну, с небольшой дерматиновой сумкой через плечо, и старательно со всех сторон выравнивала языком края шарика фисташкового мороженого. Именно в этот момент Боб определённо понял, что на этой женщине он должен жениться, потому что так распорядилась сама фортуна, решив всё за него. Потому что он до сих пор не женат. Потому что ему безумно нравилась Ницца, с самого первого дня, когда Штерингас привёз его в Кривоарбатский и познакомил со своей девушкой. И потому ещё, в конце концов, что его друг Сева, живущий в Кембридже, в собственном доме, вот уже как третий год женат на Суламифь Шилклопер, дочери Кристиана Шилклопера, с которой у него имел место бурный и скоротечный роман, когда по приглашению нобелевского учёного он гостил в его доме в Брайтоне, в семидесятом. Немало бы удивился профессор Штерингас, когда бы знал, что дом этот, частично перестроенный и заметно обновлённый новым владельцем, был куплен им у сестёр Харпер, внучек сэра Мэттью, которые выставили его на продажу незадолго до того, как в лондонской клинике появилась на свет маленькая Нора Шварц, в начале шестьдесят восьмого. А уж совсем бы не поверил профессор, узнав, что, кроме наличия внучек-близнецов, сэр Мэттью являлся также дедушкой ещё одной внучки, русской по происхождению, родившейся в заключении, в сталинском лагере, урождённой Натальи Гражданкиной, а по факту жизни — Ниццей Иконниковой. Впрочем, и сам покойный старик Мэттью не поверил бы в это, если бы дожил.

Медленно, волнуясь, словно школьник, Роберт Хоффман подошёл к ней сзади, осторожно втиснувшись в пространство между девушкой и колонной, и прикрыл ей ладонями глаза.

— Моцарт? — тихо спросила Ницца и не обернулась. Не услышав ответной реакции, переспросила: — Сальери? — ладони дрогнули, едва-едва, но не разомкнулись. Тогда она поднесла руки к лицу и ощупала эти ладони, тёплые мужские ладони, слегка подрагивающие. И тогда последовал очередной вопрос, последний, тоже негромкий, но уже вполне уверенным голосом: — Спаситель? Это мой спаситель?

И услышала ответ:

— Сначала гулять или в отель?

— Гулять…

Они гуляли до поздней ночи, по улицам и площадям этого старого европейского города, любуясь его нереальной красотой, многоликостью и разнообразием, божественными венскими фонтанами… наслаждаясь незабываемыми видами так расточительно освещённых памятников… Они вглядывались в улыбающиеся, приветливые лица жителей Вены и улыбались им в ответ… Они шли и шли, не зная куда, по булыжным мостовым, пересекая уютные парки и ухоженные скверы, всматриваясь в горящие витрины магазинов и в фасады роскошных дворцов… Знаменитая на весь мир Венская опера… этот старинный замок, такой весь неземной… Они останавливались и заходили в маленькие кафешки и обжигали язык горячими венскими булочками, каких она не пробовала никогда: с фруктовым воздушным муссом, с нежнейшей, тающей на языке творожистой начинкой, с живыми лесными ягодами, вкраплёнными в толстенную желейную перину под воздушной шапкой из взбитых сливок. Они запивали небожительское лакомство крепчайшим кофе, прикрытым пенистым белым облаком, сделанным из чего-то тоже неземного и волшебного на вкус… И говорили… говорили… говорили…

Когда пришли в отель, она уже была в курсе насчёт Севы. И знала все детали. Он только спросил:

— Один номер берём? Два?

— Не могу поверить… — она неуверенно пожала плечами, будто не слыша вопроса Боба, — позавчера я ещё была в психушке, в палате для буйных… меня мучили, надо мной издевались… в меня всаживали психотропные средства… мне не оставляли надежды… А сегодня я гуляю по самому красивому городу мира, держа под руку мужчину, самого настоящего английского джентльмена, и собираюсь ночевать в этом роскошном отеле.

И тогда он сказал портье:

— Два номера, пожалуйста. Рядом. — И, обернувшись к Ницце, произнёс твёрдым голосом, негромко, но так, чтобы она ему поверила: — Не хочу, чтобы это было вот так, просто. Потому что ты мне нужна надолго. Навсегда.