Стюарт Дэвид - Налда говорила

И он снова усмехнулся и посмотрел на Элизабет.

Разве нет? – спросил он у нее. – Как там твои булки, друг мой? Господи. – И они оба снова засмеялись, и я вместе с ними – правда, наверное, в этот раз слишком громко, потому что мне уже не было смешно, и пришлось притвориться.

– Потому как, – сказал Фрэнк. – иногда бывает полезно как следует посмеяться. Особенно когда работа у тебя такая, что особо не посмеешься. Как у меня или у Элизабет.

Элизабет кивнула, соглашаясь с ним, и потом, выпив оставшийся портвейн, сполоснула свой стакан, перевернула и поставила его рядом с раковиной.

– Все как всегда, Фрэнк, – сказала она, пока убирала какие-то вещи в комнате и снимала с крючка пальто. – Ведь у тебя всегда есть твои лошади, не так ли? Может быть, одна из этих твоих сложных ставок наконец сыграет и в один прекрасный день тебе больше не о чем будет беспокоиться.

И когда она сказала нам двоим «доброй ночи» и потом исчезла, Фрэнк встал, чтобы помыть свой стакан, и тихо мне сказал:

– Ну, будем надеяться… Мне это очень помогает жить, – сказал он, пока из крана текла вода. – Я знаю, тебе это может показаться странным, ведь ты так предан своей работе и так много от нее получаешь. Но чаще всего, боюсь, только вера в то, что моя ставка однажды сыграет, помогает мне дожить день до конца.

И после того, когда Фрэнк тоже ушел, а я смотрел телевизор, я вдруг стал уверен в том, что если бы он в тот момент не начал мне долго рассказывать про то, как делаются ставки, и про то, что будет, если он все сделает правильно… я точно знал, что если бы он меня неожиданно этим всем не озадачил, я бы сказал ему: «Но у меня все точно так же».

Я уже был готов это выболтать, и вот тогда бы у меня начались всякие-разные неприятности. И страшная неразбериха.

И когда я взял еще один кусок пирога, то подумал о том, как мне повезло, и о том, каким осторожным мне надо быть каждый раз, когда меня что-то станет будоражить.

И вот так все и продолжалось последние две недели. Я почти каждый вечер проводил какое-то время в маленькой комнате с Элизабет и Фрэнком. Иногда я там бывал только несколько минут, чтобы узнать что-нибудь про сад, а в другие разы я там сидел почти по два часа, слушал и говорил и смотрел телевизор. Чаще всего по полчаса или по часу, и вот в чем дело – что совсем удивительно: я начал думать, будто иногда, если я там нахожусь, я слишком много говорю.

Всегда, пока проходит день, я смотрю и ищу всякие штуки, которые будет здорово рассказать в следующий раз Фрэнку и Элизабет. Штуки, которые, может, заставят их смеяться или их заинтересуют. Или может, даже удивят. И иногда еще, когда я с ними, я начинаю говорить про что-нибудь одно, а потом, пока говорю, думаю про все остальные штуки, которые видел, и тогда говорю про них.

Это так, потому что у меня очень долго было не с кем поговорить, и теперь все появляется сразу. Самое лучшее – смех, когда другие люди делают так, что ты смеешься, а потом ты их смешишь, и вы все смеетесь вместе. Я уже даже забыл, когда это последний раз со мной было. Но Фрэнк в тот раз был прав, это очень важно. И до одного момента четыре дня назад мне казалось, что это лучшее, что случилось со мной с тех пор, как исчезла Налда. И что кроме появления моей драгоценности ничто не сделает меня счастливее. Но давайте я расскажу вам, что случилось за последние несколько дней, что стало для меня, может, даже еще особеннее.

В общем, это было четыре дня назад, после полудня, когда я поливал клумбы, потому что уже давно стояла жара. Потому что я не очень умел обращаться со шлангом, поливалками и всяким таким, я использовал лейку. Когда было нужно, я наполнял ее водой из крана, он был сбоку от сарая.

Ну и вот, пока я все это делал, Элизабет спустилась по газону вместе с одной болезненной пожилой дамой, которая опиралась на палочку, и они обе смотрели, как я поливаю цветы и землю.

– Это Мод, – сказала Элизабет через какое-то время и украдкой мне подмигнула, когда я обернулся, чтобы посмотреть на пожилую даму. – Она уже несколько дней докучает мне, хочет, чтобы я ее сюда привела. Правда, Мод?

Но пожилая дама только вроде как улыбнулась и молча уставилась на цветок.

– Она любит цветы, – сказала Элизабет. – Правда, Мод?

И старая женщина сказала тихим надтреснутым голосом, немного похожим на тот, который иногда бывает у меня:

– У меня когда-то был прекрасный сад… – и быстро посмотрела на меня, а потом на лейку и спросила: – Можно?

Я посмотрел на Элизабет, и она кивнула. Так что я дал пожилой даме взять лейку за ручку, а сам держал ее снизу, потому что знал, что эта дама слишком слабая, чтобы поднять ее самой. И когда она попыталась ее наклонить, я приподнял лейку так, что вода вылилась на один цветок. Потом, когда цветок был полит, я опустил лейку, и пожилая дама пошла вдоль клумбы с палочкой в одной руке и с лейкой в другой. И когда она снова остановилась, я опять наклонил лейку, и мы полили еще один цветок.