Анна Бялко - Обман

Классе в пятом их повезли в Москву, в театр. Об этом культпоходе говорилось, наверное, за полгода, все ждали-ждали, собирались-собирались, поехали наконец. Вышли ни свет ни заря, долго-долго тряслись на электричке, мальчишки орали и плевали в окна, потом толкались в метро, потом пришли. Театр был темным и красно-бархатным. Сцены было почти не видно, и о чем спектакль, Марина не очень поняла, зато в перерыве всей толпой они дружно рванули в буфет.

Это была красота. На высоких стойках, в стеклянных блюдах лежало всякое-разное, конфеты, булки и даже бутерброды с копченой колбасой. Все дружно сбились в очередь и потянулись за кошельками. Марина уже подступала к заветному прилавку, как вдруг кто-то за спиной прошептал:

– Ой, надо же, и икра есть!

Марина глянула. На куске хлеба была накручена светло-желтая масляная розочка, рядом лежал ломтик лимона и что-то серовато-блестящее, мелкорассыпчатое. Стоил такой бутерброд пятьдесят копеек – безумно много, если учесть, что за двадцать можно было купить вожделенную копченую колбаску. И тут что-то дернуло ее, и она, в свою очередь протянув важной буфетчице все свои денежки в потной ладошке, гордо и громко сказала:

– А мне – с черной икрой!

Наградой ей были завистливые взгляды одноклассников, минуту она была почти счастлива, но и только. Ее денег хватило в обрез, ни сока, ни шоколадных конфет она не попробовала, а икра оказалась соленой и сухой, хуже селедки. Той хоть наесться можно, а тут – один пшик. Марина долго помнила этот случай, относясь к икре и другим ей подобным благам с недоверием и давней обидой. Впрочем, в ее простой жизни все это, включая ту же икру, встречалось ой как нечасто...

Детство Марины было безрадостным. Мать растила ее одна, отца она никогда в жизни не видела. Жили они в подмосковном Серпухове, мать работала учительницей начальных классов, лишних денег в доме не водилось, Маринке привычны были перешитые из материных юбочки, штопаные колготки и отсутствие каких-либо красивых вещей. Мать много работала, брала в школе дополнительные часы и продленку, а дома все время сидела, согнувшись над столом, проверяя бесконечные тетради. Да и другие вокруг жили не сильно красивее. Колбаса по талонам, огороды с картошкой и редкие, как праздник, поездки в шумную и сытую Москву. Став постарше, она пыталась расспрашивать мать об отце, но та смурнела, отмахивалась рукой и только ниже склоняла голову над тетрадками. Маринке почти исполнилось четырнадцать, когда она догадалась, что мать пьет. Мать пила молча и тихо, по вечерам, не буяня и не рыдая, не заводя себе пьяных компаний, и Маринка даже не испугалась своему открытию – вокруг пили все, это было почти нормальным, а раз в доме тихо... Когда напивались отцы ее подружек, вся улица ходила ходуном.

Мать и умерла так же тихо – во сне. Очевидно, водка попалась некачественная, либо же выпила она слишком много. Марине было пятнадцать лет. Она только-только закончила восьмой класс и собиралась поступать в местное педагогическое училище, которое в свое время закончила и мать. Никаких других вариантов своего дальнейшего жизнеустройства она не рассматривала, о жизни задумывалась мало и совершенно не представляла, как теперь жить одной.

Тогда же от материных подруг на поминках она узнала что-то о своем отце. Студент-москвич, то ли врач, то ли инженер, отбывал практику в их краях, вот и случилось... Оказалось, все эти годы он присылал матери какие-то деньги и даже хотел видеть дочь, но мать из гордости и обиды прогоняла его. Никто не сказал Марине (а может быть, и не знал тогда) ни его имени, ни каких-то координат, но что-то произошло, потому что через две недели после материных похорон в Маринину квартирку позвонила незнакомая пожилая женщина.

– Здравствуй, – сказала она Марине, без спроса проходя в дверь и грузно опускаясь на табуретку. – Я буду твоя бабушка, звать меня Варвара Михайловна, и, похоже, придется нам, хочешь не хочешь, жить теперь с тобой вместе.

Варвара Михайловна увезла Марину в Москву, поселила и ухитрилась прописать в своей квартирке на Шмитовском проезде, оформила опекунство и пенсию. Отца Марина так и не увидела, было там что-то непонятное, он то ли умер, то ли уехал, бабушка – так она научилась звать Варвару – не говорила об этом, отмахиваясь, как в свое время мать.

Марина поступила, как и собиралась, в педагогическое, только московское, училище, закончила его, устроилась в соседнюю школу. Варвара Михайловна после долгих споров заставила ее поступить на вечернее в педагогический институт.