Наталья Черных - Неоконченная хроника перемещений одежды

– Собираюсь над ним поиздеваться, – сказала Белка о платье, – сейчас в машинку загружу и посмотрю, что будет.

– А если над паром подержать и почистить губкой?

Белка улыбнулась:

– Как ты себе это представляешь? Я стою на стуле и держу платье на вешалке над тазом, в котором кипит вода. Хотела сказать – над кипящим тазом.

– Вот-вот, – не удержалась, – кипящий таз – это жажда любви.

– Какая ты стала православная! – Белка была явно довольна, и от этого вокруг становилось лучше и красивее.

– Нет уж, православие не трожь! – Сказала и тоже рассмеялась.

– Мы будем работать, и у нас будет свой Дом. Дом моделей. Это будет лучший на свете дом.

Сразу стало ясно, что дома никакого не будет, а будет нечто, где, возможно, будет место Белке и совсем не будет места мне. Когда посещали подобные мысли – резкие, почти профетические, но объяснимые элементарной логикой, не очевидной тем, кто не придает значения деталям, – высказывала их. Почти обличая, поучая, за что не раз получала от Ванечки выговор с занесением в личное дело. Это называлось: думать по-женски. Сейчас, глядя на медовую Белку, смолчала. Пусть думает, что Дом будет. Пусть ей найдется место.

Белка еще раз повернулась передо мною: точеная верхняя часть тела, длинная и немного нескладная талия, низкая посадка бедер в отличие от меня – и пошла к креслу – снять платье, надеть штаны и балахон. Бюстгальтер оказался совсем простой – хлопковый, девичий, что для начинавшей тяжелеть груди непрезентабельно. Однако – Белка дома. И бюстгальтер у нее точно есть, собственной модели и собственного пошива, по фигуре. И тоже из хлопка.

– Из японского гладкого льна, – услышала мои мысли Белка.

За чаем разговор о коллекции продолжился.

– Мне нравится твоя идея юбок на бедрах, могла бы себе ее присвоить, но не могу. Не потому, что честная, а потому, что ты знаешь, что с ними делать, а я – нет. Например, к юбке на бедрах могу предложить только жакет до бедер. А ты, вероятно, что-то другое в виду имеешь, не голый же пупок.

– Пупок нам не нужен, – глуповато ответила, смутившись от циничной похвалы, – а вот длинные жакеты без застежки – с шалькой или английским воротником – вполне подойдут. И майки до бедер сюда, и длинные бусы, и даже бейсболки. Новизна мне кажется в том, что такая юбка будет смотреться как широкие штаны и тем интриговать. На первый взгляд – своя деваха, ничего особенного. А потом – какая элегантность! Какая женственность! И цвета лондонские – чистый алый, скарлетт. С клеткой неяркой, джерси. Юбка, понятно, из джерси. Или черный с розовым и красным. Вульгарно? Нет, аристократично!

– Как ты интересно видишь, – почти с досадой сказала Белка, – не рискнула бы надеть розовое с красным.

– Розовый – не цвет, а философия, – сорвалось с языка. – Обновление ко входу в вечность. Если хочешь – девственность. Партеногенез.

– Вот к чему приводит религиозность! – Белке очевидно понравилась мысль о розовом.

– И потом, это почти со всем сочетаемый цвет. Мягкий, уживчивый, пластичный. Теперь люблю свежие холодные тона. И с баклажаном. Чтобы лиловый – в коричневый.

От сказанного смутилась, посмотрела на юбку из секонда – кстати, бежево-розового, пыльного цвета. Сверху, на молочно-белой водолазке, печально пожелтевшей на рукавах, болталось нечто ажурное, «венгерский трикотаж», с усеченными рукавами. То есть рукава оказались криминально длинными, нагло обрезала их, спорола с концов кружева и пришила по концам, обметав швы потайным стежком. Выглядело прилично. Если не присматриваться. Но всегда присматриваюсь. Так что, с моей точки зрения, не этой полубабушке говорить о значении розового цвета в одежде.

– Да ты сама в розовом! – оглядела меня Белка.

Невольно выплеснула отчаяние:

– Ага. Юбка колхозной длины…

– Но это миди! – перебила Белка.

– Водолазка за сто двадцать…

– С интересной фактурой!

Что да, то да. Вязка была что надо – не слишком вычурная, не слишком простая. Плоскими жемчужинами.

– Пожелтела на рукавах…

– Сейчас не вижу!

– Балахон рыночный, и сама с рынка…

– Какая! – возмутилась наконец Белка. – Ты себя со стороны не видишь! Ты себя гнобишь! Не думаю, что твоему Богу это приятно.

Белка очень нравилась мне. Прекратила возражать, и мы обнялись. Почему с Анной такие отношения невозможны? Когда-то боялась нежности Мартышки, но теперь поняла, что ее чувства были чистыми, а только нежность, непонятная, как простая вода.