Наталья Черных - Неоконченная хроника перемещений одежды

Похороны прошли в Подмосковье, на дальнем кладбище, ближайшем к его городку. Водитель и машины были как из старого кино, казались почти нелепыми. Дед не был крещен. Так что священника не было. Мать собралась подавать заочно на отпевание в сорока храмах. Отец, не вполне разделявший ее ревность, только пожал плечами. И мне сказал за обедом, пока матери не было:

– Иля, я верю в человека. Но как я могу отрицать Бога, кто я? Очень многого не понимаю.

Еще бы тебе понимать, подумала. Отца не везли за шкирку шести лет на причастие. Да еще и в больших по размеру колготках, которые спадают.

После обеда, или ужина – было начало девятого, мать посмотрела на нас с отцом как-то особенно пристально. Между бровей, шедших у нее от корня переносицы резко вверх, так что в основании лба возникал треугольник, появилась знакомая мне истерическая складка.

– Снился, – сказала она. – Лежит в гробу, весь в белых цветах. Вся комната в белых цветах. И вдруг голову поднял. И начал ругаться, как он всегда ругался. Я ни взгляда, ни ругани этой вынести не могу. Но цветы белые. Значит, есть надежда. Господь не зря его в нашем роду воздвиг. Он первенец.

– Конечно, Лара, есть надежда, – взял ее за руку отец.

Но мать взглянула на него грозно.

– Ах, Паша, если бы не был такой мягкий, может, и жизнь была бы лучше. Не знаю, впрочем, уже судить начала.

Отец не был мягким человеком. Просто они прожили вместе очень много лет.

В то роковое хмуроватое утро отец приехал домой в обед, чего почти никогда не делал. Мать на работу не пошла. Через некоторое время после звонка домофона в квартире возникла невысокая женщина с мосластыми ногами. Риелтор. Зыркнула на меня, весело подмигнула и спросила нагловатым беззлобным голосом:

– Ты же знаешь…

И назвала имя представителя материнской компании «Рогнеды».

Что было делать? Сказать матери и отцу, что в квартиру проникли мошенники? Набрать номер милиции? Мать смотрела на женщину с интересом, а отец стоял, опустив глаза, и, видимо, желал скорее вернуться на работу. Ему не нравилось все происходящее, но он хотел поддержать мать. За минуту объяснить родителям, в чем дело, не смогла бы.

Совещание в большой комнате с кексом к чаю было коротким и гибельным. Решено было сначала продать дедову квартиру, а затем и нашу двушку. Риелтор уже начала описывать будущее жилье, которое возникнет в результате этого танца недвижимости. В чем именно подвох, мне было неясно, но что подвох есть, это к бабке не ходи. У матери после ухода риелтора остался осадок, она разлила суп по плите от волнения. Отец сидел как очарованный. В первый раз видела его таким. Сказал, чуть растягивая слова, стараясь донести нечто очень важное, как будто понимал, через какую бурю во мне пробирается:

– Что же мне делать, Илька, у меня нет знакомых, умеющих продавать квартиры.

Во мне зажглась аварийная лампочка.

– Папа, спрошу у одного человека.

Решила поговорить с Вильгельмом. Он недавно перебрался из длинного съемного этажа в собственную трехкомнатную квартиру. У него наверняка есть проверенные знакомые. Найти и купить квартиру в центре непросто.

Утро в «Рогнеде» началось с того, что Соня осмотрела меня несколько более внимательно, чем прежде.

– Яша о тебе спрашивал.

Метнулась готовить кофе. Вскоре пришел вызов от Яши.

– В общем, это бизнес, – объяснил Яша малоприятные вещи. – Но я поддержу.

– Это жилье, – ответила, мало что понимая. Или понимая все. «Рогнеда» и место в ней ведь мало что для меня значили. Но «Рогнеда» – это Яша. А Яша – Робин Гуд. Да никакого Робин Гуда нет. Все мы: мать, отец – очевидно, останемся на улице. Откуда это знала? И при чем тут представитель?

Мать уже встретилась с ней, обговорила детали сделки и обязанности сторон. Какие обязанности могут быть у представителя! Мать этого не понимала. То есть того, что представитель забирает все, что видит, и считает, что всем на свете обделена. Было бы странно, если бы отец с матерью это понимали. Отца попросила не рассказывать мне ничего, пока. Чтобы не волновать. Мать всегда боялась меня. Считала, что иду на нее войной. Как же она ошиблась. Представитель, серое пятно, матери очень понравилась. Она сказала вечером, когда мне уже надели на голову метафорический пыльный мешок:

– Какая женщина! Она же рогом упирается, любит работу и людей. Делай, как она говорит.

Хуже всего было то, что меня не беспокоила злоба. Злоба хоть как-то связывала бы меня с матерью. Очень хотела к Никите. И не могла позвонить снова. При мысли о Никите в голове включался иронично-искренний смешок его матери, от которого становилось невыносимо кисло и тяжело. Однако, забывшись, несколько раз набрала номер. Ответом были долгие гудки.