Владимир Орлов - Лягушки

«Что значит — легко? — сейчас же озаботился Ковригин. — Крови, что ли, проливалось меньше прежнего? Или весело было? Или сытно? Или тревоги отодвинулись?»

«Нужна мне и впрямь сейчас эта Софья со Свиридовой впридачу! — ворчал про себя Ковригин. — Видите ли, у неё возникла потребность поговорить со мной. Глубины, что ли, души своей пожелала открыть?..» И тут же понял, что ворчит он на Свиридову беззлобно. Скорее добродушно. Вспомнился Средний Синежтур, гостиница, ночной приход к нему подгулявшей Натали, и Ковригину стало стыдно.

Взглядом Ковригин уткнулся в строки из интернетовской справки о дирижаблях, «…дирижабль подходит к мачте с подветренной стороны, и с его носа также сбрасывают канат… Чтобы завести дирижабль в ангар при сильном ветре, требуются усилия до двухсот человек…» «Это не наш случай, — подумал Ковригин, — все эти мачты, канаты, причаливания…» Хотя там, у платформы «Речник», на месте ресторана-дирижабля уже поставили металлическую мачту. Их дело! И их технический уровень. Кстати, в первом разговоре с Ковригиным местный бизнесмен Макар, поставщик виноградных улиток, назвал бывшую владелицу ресторана-дирижабля «Чудеса в стратосфере», взрывом унесённую в небеса, именно Лоренцой Козимовной.

Но Дувакин-то имел дело с Полиной Львовной Быстряковой.

И если Быстрякова была в реальности и была именно той самой влиятельной дамой, которая поняла ехидство его, Ковригина, и одобрила его, можно было посчитать её личностью разумной. Пусть она искала выгоду себе или своему увлечению, да мало ли чему или кому, Ковригин уговорил себя относиться к её пожеланиям со вниманием. Или даже уважительно.

«А между прочим, — озарило Ковригина, — тут можно наворотить исторический детектив на триста страниц! Или авантюрно-плутовской роман!..» Сразу же возникло желание переписать уже возникший текст и добавить в него сюжетные ходы и новые персонажи, какие в его воображении уже вызрели, заговорили и требовали своего житейского пространства на бумажных листах. Фамилия Понтряжкин ему уже не нравилась. Она напоминала о всяческих Пупкиных или Пилюлькиных. Нет, в рассказчики ему был нужен человек с заскоками и причудами, но поумнее автора письма к учёному соседу, с чудными идеями, но лобастый. Вот! Лобастов! Почему бы и не Лобастов? Именно Лобастов!

Он же, Ковригин, согласился быть публикатором текста Лобастова и их комментатором. Причем не только оценивать суждения Лобастова, но и оспаривать их. Надо же было время от времени ставить этого завиралу Лобастова на место.

Тут же Ковригин посчитал, что у него будут и запасные фамилии. Алебастров и Стёганый.

Почему Алебастров и Стёганый, и зачем ему «запасные» фамилии, объяснить Ковригин не взялся бы, как не стал бы сейчас и самого себя просвещать, в чём смысл и сверхзадача его сочинения. Да ни в чём! Просто увлёкся. Озорство подгоняло его, пинками под зад коленом, колобком заставляло его катиться дальше, озорство! Он придумывал новые сюжетные повороты, тайны, любовную историю Лобастова (Алебастрова, Стёганого) без всякого расчёта угодить кому-либо, читателю, например, и уж тем более заказчикам, просто желал применить свои усилия профессионала. Именно от собственного озорства Ковригин и получал удовольствие. Даже в случае издательской удачи (авантюры), постановил Ковригин, денег он брать не станет ни от заказчиков, ни от Пети Дувакина. В удовольствиях озорства и был ему уже определён гонорар.

Иногда, правда, отталкивая страсти и поиски Лобастова, врывались к нему мысли посторонние, лишние, а потому и вредные. «Натали-то Свиридова вряд ли потянет на Софью, эту любимицу стрельцов, бабищу кровь с молоком. И Хмелёва для Софьи, пожалуй, слишком утончённая… Вот Ярославцева, возможно, подошла бы…»

«При чём тут Софья! При чём тут Натали! — негодовал Ковригин. — И всякие Хмелёвы с Ярославцевыми! Вообще все бабы, вместе взятые. Думать я могу лишь о тех женщинах, чьи судьбы связаны с историей воздушных кораблей…»

Стало быть, и о Полине Львовне Быстряковой?

А Дувакин уже неделю, как деликатным образом подталкивал Ковригина к знакомству с Быстряковой и душевному разговору с ней.

— Нет, Петя! — возмущался Ковригин. — Уволь! Единственно, с Антониной надо поговорить… А все остальные…

— Как знаешь, — говорил Дувакин. — Твоё дело… Но польза от этого разговора вышла бы…

— Тебе польза! — сказал Ковригин. — И журналу. Но что бы ни выгорело, денег я не возьму. Эту вещицу я напишу для себя, не на продажу.