Крис Клив - Поджигатели

— Ладно, можешь повернуться.

Петра повернулась и оглядела меня с ног до головы.

— Мм, — сказала она.

Я покраснела. Сложила руки на животе и сжала колени.

— Спокойно, — сказала Петра. — Дыши глубже. У тебя все прекрасно.

Мне понравились первые брюки, которые мне протянула Петра. Они были ярко-белые и шелковистые. Приятно было чувствовать их на коже, как будто плаваешь в холодном молоке. Петра широко улыбнулась, увидев их на мне.

— Вот это да, — сказала она. — Я так и знала, что ты неотшлифованный алмаз. Да нам парней палкой придется отгонять.

Потом мы померили босоножки на каблуках. Мы выбрали «Фенди». Клянусь, в них я стала сантиметров на тридцать выше. С верхом оказалось не так просто. Мы перемерили четыре блузки, прежде чем Петре что-то понравилось. Это была блузка «Эрмес», и она стоила таких денег, на которые я могла бы два года кормить и одевать своего сына, и это не шутка. Я показала Петре ценник.

— Слушай, по-моему, здесь ошибка.

— Нет, — сказала Петра. — В этом году они заработали сто миллионов фунтов. А знаешь почему? Потому что одежда как волшебство. Она стоит этих денег.

— Понятно.

Я смеялась над Петрой, но потом я обернулась, посмотрела на себя в зеркало и ахнула. С ума сойти. Меня можно было печатать на обложке журнала. Я была высокая красавица и могла думать только: ХА! Попробуй теперь поразглагольствовать о прицепах, когда увидишь меня В ЭТОМ, Теренс Бутчер. Я смотрела на себя, глаз не могла отвести, я была так счастлива, что расплакалась. Я смотрела, как слезы текут по лицу, и думала: господи, неужели это на самом деле, неужели правда мне может повезти.

— Ничего, правда?

Петра подошла ко мне и положила подбородок на мое плечо, а руку на талию. Она улыбалась мне в зеркало.

— За новую страницу, — сказала она.

Мы обе долго-долго стояли и смотрели на новую меня. Я улыбалась Петре в зеркале. Она была так похожа на меня, особенно сейчас, когда мы обе были шикарно одеты. Как будто мы сестры, но этого нельзя было понять, пока мы не оделись одинаково. У Петры на губах был темно-розовый блеск. Красивый и блестящий, как спинка жука.

Петра загорелась с кончиков волос, огонь побежал по ним, как по фитилю. Потом быстро перешел на ее лицо. Ее волосы горели желтовато-голубым пламенем, как газовые конфорки. Блеск на губах покоричневел и полопался. Ее губы зашевелились, но раздался не ее голос, а голос моего сына. «Мама, — сказали ее губы, — мама, у меня голова горит, мне больно, мне больно».

Я повернулась и повалила Петру на пол примерочной. Я катала ее по голубому ковру, пытаясь потушить огонь. Она кричала, пиналась и ругала меня последними словами. Потом у меня загорелись руки. Все тело спереди загорелось, я чувствовала, как проволока в новом лифчике раскалилась докрасна и жжет мне кожу под грудью. Было так больно, что у меня не хватает слов. Кожа слезала с рук, но я все пыталась потушить огонь. Я схватила одежду, которую мы мерили, и набросила на Петру. Я пыталась потушить огонь, но вместо этого загорелась сама одежда. Все вспыхнуло огнем, все, и Кэтрин Хэмнет, и Армани, и Диана фон Фюрстенберг, все выглядело одинаково, когда горело.

Я стала кричать, больше я ничего не могла сделать, руки у меня сгорели до культей. Я закрыла глаза. До меня все доносился голос сына, кричавшего изо рта Петры: МАМА, МАМА, ПОМОГИ МНЕ! Я заткнула уши и закричала в дым и тьму.

Сначала я услышала голос Петры. Все хорошо, говорила она, все хорошо, все кончилось. Я открыла глаза. Я сидела на полу примерочной, везде вокруг валялась одежда. Ничего не горело. Ничего не болело. В примерочной с нами была медсестра, она промокала царапину у меня на лице настойкой гамамелиса. Щипало, но мне всегда нравился запах гамамелиса. Петра поддерживала мне голову и убирала волосы с моего лица. Дыши глубже, говорила она. Дыши глубже. Принесите нам стакан воды, пожалуйста.

Я подняла глаза. У примерочной стояли охранники и смотрели на нас. Один из них отошел и вернулся с пластиковым стаканчиком. Там было полстакана теплой воды. У воды был привкус крови, наверно, я прикусила язык.

— Вашей подруге еще нужна помощь? — сказала медсестра.

Петра посмотрела на меня. Волосы у нее разлохматились, а с одного глаза стерлась косметика, она явно плакала. Она улыбнулась.

— Нет, никакой помощи ей больше не нужно, — сказала Петра. — Можешь встать?

— Кажется, могу.

Я поднялась с помощью медсестры. В голове было легко. Как будто в любой момент она могла оторваться и уплыть к Щитам надежды. Через минуту медсестра и охранники оставили нас одних. Я смотрела на себя в зеркале. Я была очень бледная в моей яркой новой одежде. Я посмотрела на Петру.