Дорис Лессинг - Воспоминания выжившей

Вернувшись домой, Эмили сбросила маску напускной веселости, предназначенную лишь для того, чтобы вытащить меня с моей территории на ее — на ярмарку в верхнем этаже, — и уселась, пристально глядя на меня. Полагаю, она размышляла, понимаю ли я, что вещи для нее означают иное, нежели для детишек типа Джун: в каком-то отношении они ей более дороги, а в другом — ничего не стоят. То есть не принадлежат людям так, как принадлежали раньше. Собственно говоря, некоторые были в таком положении и раньше, задолго до того, как рухнула традиционная шкала ценностей. Люди издавна развлекались экспериментами с коммунализмом. А такие люди, как Райаны, не нуждались в идеях и теориях, они и без всяких теорий вольно обращались с понятиями «мое» и «твое». Фамилия Джун — Райан. Ее семья стала настоящим кошмаром для местной администрации задолго до крушения старого порядка. Райаны… Но о них позже.

Хотя, собственно… к чему откладывать эту тему? Какая разница, где о них рассказать? Может быть, мне так же не хочется заниматься этой неудобоваримой семейкой, как не хотелось с нею связываться муниципальным властям? Возможно, все дело в том, что Райаны не вписываются в теории развития общества — зато неразрывно связаны с практикой, с реальностью?

О таких районных Райанах любой слыхал за свою жизнь предостаточно. Социальные работники единодушно определяют Райанов как хрестоматийный случай. Ирландец-чернорабочий — а чаще нигде не работающий, и польская беженка, оба католики. Число детей дошло до одиннадцати. Муж пьяница, хулиган, в семье жесток, не без приступов пьяной нежности. Жена пьяница, истеричка, никуда не годная мать и хозяйка, с такими же пароксизмами страстной любви. Дети в школе не задерживались. Семейка — бельмо на глазу соседей, жилищного начальства, службы благотворительности, полиции. Двое старших детей попались на воровстве, отправились в колонию. Дочь — не старшая, вторая — забеременела в пятнадцать лет. Итак, хрестоматийный, набивший оскомину случай… Если бы только не было их так много. И если бы оба родителя, муж и жена, не были такими крупными, заметными, острыми на язык. Их цитировали в застольных междусобойчиках, в ходе серьезных совещаний и на массовых митингах. Тоже своего рода закономерность: отдельный случай выделяется из череды подобных и становится представителем типа. В нашем городе мельтешили тысячи таких райанов всех цветов кожи и прически, но их не знал никто, кроме ближайших соседей да компетентного начальства. Чаще всего эти неприметные райаны переселялись в тюрьмы, лечебницы, на кладбища. Но вот семейство этих конкретных Райанов привлекло внимание каких-то благодетелей. Последовали попытки сдержать, направить заблудших, удержать их вместе.

Так выглядела картина с официальной точки зрения, в репортажах, в газетной статье, озаглавленной «За чертой бедности и еще дальше». Райаны с дюжиной других похожих семейств отметились и в книге «Изгои общества изобилия». Прыткий выпускник университета, тетушка которого служила в органах призрения, собрал материал для книги «Варвары, которых мы плодим», где сравнивал Райанов с готами и гуннами, сгубившими Рим.

Как жили эти новые вандалы и визиготы? Прежде всего в грязи. Грязь на полу, грязные стены, грязная изломанная мебель. Кошки, собаки, дети получали питание весьма нерегулярно. В доме редко было тепло, потому все тринадцать Райанов и их гости — Райаны охотно принимали гостей, точнее, привлекали и удерживали их на своей орбите — толпились в одной комнате. Родители пьянствовали беспрерывно, иногда напивались и дети. Друзья всех цветов кожи, часто примечательные, неординарные. Сидели, жевали чипсы да сухари, увлеченно спорили. Иногда хозяйка или ее старшая дочь варили картошку с мясом или без, открывали банку консервов — устраивали пир. Основная диета — чипсы, сладкие напитки да переслащенный чай, точнее, сироп с шестью-семью ложками сахарного песка на чашку. Апатия сменялась неестественными всплесками активности, когда сахар растекался по артериям, активность выражалась в болтовне, сплетнях, кривотолках, в которых иногда сверкали искры парадоксов, ненароком, без многомыслия, возникали прилипчивые выражения, курсировавшие затем по городу замысловатыми маршрутами. «Райаны против всего света». К трем средним Райанам прицепились на детской площадке, но они не подкачали, молодцы; надзорная медсестра оставила записку с напоминанием Мэри, пятой по возрасту, обязательно зайти к врачу в среду по поводу сыпи; Пол нашел незапертый автомобиль и обчистил его… Две дочурки Райанов зашли в супермаркет и вышли оттуда с двумя десятками пластиковых кошельков, двумя фунтами кофе, садовыми ножницами, парой пакетиков колониальных пряностей и шестью пластмассовыми шумовками. Ворованное барахло использовалось, выменивалось, но чаще валялось дома, пылилось и ломалось; воровали не прибыли ради, а из любви к высокому искусству, потому что не могли не украсть, коли плохо лежит. Подруга Рут негритянка Тесса, ее брат, еще одна подруга Рут Ирен с сестренкой бегали в магазин, где продавали телевизоры, и часами вглядывались в чехарду дергающихся изображений. Персонал магазина терпимо относился к мелким оборванцам, а телевизор в доме Райанов хотя и имелся, но почти никогда не работал. За Стивеном на улице увязалась собака — он бросал палки в канал, и собака притаскивала сразу по три, четыре, даже по пять палок!.. Болтали, наливались чаем, убивали время, в постель падали часа в три ночи, а то и в шесть утра. Никто не раздевался — время не то, чтоб раздеваться. Маленький засыпал на руках у сестры, и его перекладывали на какую-нибудь дерюгу тут же, рядом, чтобы далеко не таскать. Утром в четырех кроватях дома покоилось по три-четыре тела, перемежавшихся кошками и собаками, общество взаимного обогрева. Спали до десяти, одиннадцати, вставали за полдень. Если Райан и находил работу, то очень скоро ее лишался, ибо вставать раньше — совершенно нереально.