Александр Киров - Другие лошади [сборник]

И сразу ветер подул.

«Ве-тЕр ветЕр пермЕ-ен…»

«Ну, – думаю, – зацепил я тебя за живое. А сейчас получи контрольный в голову…»

Приосанился…

– Надюха, – ору ему через высокий забор, – приехала. Слышь, мудило? Она разведёнка теперь. Короче, жду.

Час простоял.

А он, подонок, хитрую тактику выбрал.

Кидал снег через забор.

Через час я проорал ему что-то о высокомерных подонках философах, понял, что опять не угадал – и поплёлся на пьянку, как на каторгу.

…а все уже за столом сидят и меня потеряли.

Сел и я, послушал, как прошлое вспоминают. Первые пятнадцать минут интересно было. А потом пошло переливание из пустого в порожнее. Вдобавок я понял: никто ни хрена не переменился. У кого какие недостатки были, такие и остались. Ещё хуже стали. А достоинства – те поубавилось.

Потом я поплыл.

Бац – Надька в бок толкает.

– Пошли, потанцуем.

– Пошли.

Опять песня эта привязалась. А под занавес танца я ей и брякни:

– Иди к Костяну. Он ждёт тебя.

– Пошёл ты…

И заплакала. Потом помирились мы с ней. На брудершафт выпили. Я опять поплыл. Танцевал с кем-то. Ещё танцевал. Ещё пил. Потом протрезвел на секунду. На часы глянул, а время остановилось. Полвторого ночи. А мне что-то скучно так сделалось. До автобуса ещё четыре часа. Надо время коротать – не спать же. И я опять выпил с Надькой на брудершафт. После этого протрезвел окончательно. И в голове моей родилась паранойя. Пойти к Костяну. Что я и сделал украдкой.

Вы не поверите. В половину третьего ночи. Или уже утра? Этот крендель… Рыл снег. Я набрался наглости. Руку через забор просунул, калитку открыл и зашёл во двор. Серо, бедно, строго. Только снег белеет, словно кости.

– А, Серёга…

– Костя…

И неожиданно для себя я зарыдал, уткнувшись носом в его прожжённую, остро пахнущую снегом и костром фуфайку.

«Миллион раз слышал, как читают это стихотворение. И сам читал его раз двести. А вот понял только вчера. Но обо всём по порядку.

– Однажды к нам на урок литературы пришёл очень странный человек. Я даже не могу сказать, в чём именно заключалась его странность. Вроде как все. Ростом чуть выше среднего. Худенький. Волосы жидкие. Длинные. Самому лет под сорок. Сутулый. Лицо… как лицо. Узнаёте?

В класс его завела наш завуч.

Представила. Так, мол, и так. Иван Ильич. Ваш новый учитель.

Сказала и пошла.

Катя, такая, сразу спросила:

– А вам понравилась наша Принцесса?

(Это мы завуча так называли. Лет ей было под сорок, но она всё ещё сидела в девках. Фигурка что надо. Да и личико тоже. А вот характер ни к чёрту).

Иван Ильич плечами пожал и говорит:

– Она умеет нести свою красоту.

Потом начал урок.

Это было в десятом классе. Проходили – „Кому на Руси жить хорошо?“

Интересная книга! Только слов много непонятных.

Вот, к примеру, „шлыки“. Что это? Мы с роду не знали. Вот я и прочитал: „Гляди, куда деваются крестьянские шашлыки“.

Тут Ильич как-то пожелтел, меня поправил, но особенно не ругался. А я дальше читаю: „Шлеями, новой обувью, издельями кимкряв“.

– Кимряков, – поправляет он.

А сам позеленел.

И тут на меня такая игривость нашла. Такая, прям, весёлость.

– Хи-хи, – говорю. – Чего?

– Кимряков.

– М-м. А Некрасов, – спрашиваю, – в армии служил?

– Нет, – говорит Иван Ильич.

А сам бордовый.

– Эх, – говорю. – Хорошо быть писателем.

Литератор вроде успокоился, понял, что к народу с нравоучениями нельзя, и опять спрашивает, но уже по-житейски, как надо:

– Почему?

– От армии, – объясняю ему, – можно откосить.

А сам представляю себя Некрасовым и хихикаю.

Он позеленел и говорит.

– Читай дальше, по заданию.

Я продолжил.

– Лишь на Николу вешнего погода устаканилась…

Тут уж все заржали. Прикольно так получилось.

А он, гад, меня с урока выгнал.

За что?

Потом мы ничего так. Нашли общий язык.

Помню, шла она по коридору, капризно и даже несколько вздорно подрагивая попкой. Узнали?

Вот подхожу я к ней.

– Привет, Катя! – говорю. – Ты слышала про есенинский вечер?

– Нет.

А сама в сторону буфета смотрит. Там троица из одиннадцатого бэ расселась. Здоровые все, жлобы. А я такой в наглую:

– Ильич вечер организует. Кто будет стихи читать, тому пять за четверть.

Она подумала и говорит:

– За полугодие.

И стали мы, значит, репетировать.

Я там за главного был. Ильич только объяснял, как читать надо. И то умудрился всё испортить. Но это я опережаю события.