Альберт Лиханов: Никто

Кольча наклонился к траве, выбрал из нее три гильзы. Только теперь понял: рассвело. Хлопки прозвучали негромко и даже не вспугнули птиц. Они разливались, радовались жизни на все голоса.

Пацан прислушался. Утро только занималось, наверное, часа четыре, полчетвертого. Положил винтарь на капот, пошел вниз, к чемодану.

Отодвинул тела мужиков, вытащил укутанное в пленку серебристое хранилище. Отнес в машину, вернулся.

Постоял над покойниками, раздумывая о чем-то, достал ключи от машины из кармана братка. Потом все-таки столкнул их в яму, уложил друг на друга. Прикопал, не очень-то стараясь.

Опять вернулся к машине, освободил чемодан от пленки, набрал код. Крышка распахнулась, обнажив плотные пачки зеленоватых купюр. Одну пачку он сунул в карман, перевалил деньги в сумку. А в чемодан сложил собранную винтовку. Сел за руль, вставил ключ в зажигание.

Прежде чем развернуться, окинул взглядом знакомое место.

Заморосило мелкой пылью, будто на дворе не июль, а ранний октябрь. Но птицы ликовали по-летнему, их не собьешь с толку каким-то там дождиком, симулирующим осень.

Кольча вздохнул. Спокойствие, которое внушил себе там, в чьей-то избушке, кончилось, исчерпалось, истаяло. Его начал бить мелкий озноб.

Он не знал, что теперь делать. Куда ехать? Где прятаться? Зачем жить?

Выжал сцепление, развернулся, двинулся к шоссе, не спеша поехал по нему в сторону от городка. Перед каким-то мостиком остановился, взял из багажника чемодан и лопаты. Отошел в лесок, выбрал, где речка делалась поглубже, черный такой омуток, осторожно опустил чемодан. Лопаты кинул сверху. На ближнем дереве, это была елка, надломил мохнатую лапу на всякий случай.

Дальше он действовал расторопнее. Вернулся в город и переложил сумку в задрипанный «жигуль», на котором приезжали за ним Таракан с амбалом и тем официантом. «Мерс» поставил в гараж, ключи оставил в замке. В бардачке «Жигулей» нашел техпаспорт и права незнакомого мужика.

Завел таратайку и поехал.

Сперва неуверенно, потом все скорей.

Чем светлей становилось, тем больше машин возникало на дороге, наконец, он влился в поток, ведущий к Москве.

Топорик действовал разумно. Не выбивался вперед, ке превышал скорость. Его зачуханный автомобиль следовал, как правило, в хвосте скапливающихся из-за низкой скорости грузовиков, проходил вслед за ними милицейские посты, а видом своим решительно не привлекал внимания. На станции заправки, что покрупней, пофасонистей, с магазинчиками и закусочными, он махнул в обменной кассе сотню баксов на рубли, что решительно не вызвало у кассирши ни малейшего интереса. Она даже не посмотрела на него.

На эти деньги заправил машину, поел и взял в дорогу две бутылочки «Спрайта». Надо бы купить большую двухлитровую емкость, но он почему-то взял две маленьких.

Отъехав километров двести от своего городка, Кольча свернул на грунтовку, а с нее в ельничек, закрыл изнутри все двери и уснул.

Он будто погрузился в чистую воду.

Женя целовала его и говорила какие-то нравоучительные слова; Гнедой, скаля зубы, просил на сигареты; кивал, чему-то радуясь, директор Георгий Иванович. И только шикарный Валентайн кричал расстроенно: «Значит, все-таки деньги! Деньги!» А он мотал, отказываясь, головой.

Еще в сон приходил лысый Гошман. Сидел на чем-то круглом, вроде как на бревнышках, махал на Кольчу рукой, будто они о чем-то спорили или Топорик о чем-то спрашивал, а Гошка отвечал:

– Ничего страшного. Как везде.

Кольча не знал, не слыхал, о чем он спрашивал Гошку или о чем спорил, слышал только ответ. Дружбан повторил его несколько раз. Может, три или даже четыре.

И все это действие, вся эта сцена слепилась в одну картину, без разрывов, без всяких стыков, ведь, казалось, как могут соединяться Женя и Гошка, они и знать-то друг друга не знали, а тут не то чтобы стояли рядком, а один сменял другого очень естественно, будто все находятся в одном помещении или одном пространстве.

Он проснулся, встревоженный еще чем-то, дернулся и увидел перед собой троих детей.

Два мальчика лет шести и семи да девочка постарше, сшитые все на одну колодку, одинаково белобрысые, одинаково сероглазые в простеньких линялых одежках и в резиновых, на босу ногу, сапожках, блестевших, как новенькие, от росы.

В руках у всех троих были разномастные цветные бидончики с земляникой, и увидав ее, Кольча открутил стекло, попросил хрипло:

– Продайте!

Дети не шелохнулись. Тогда он полез в карман, достал мятую сотню, протянул ее в окно. Пацаны поглядели на девочку, но она не шевельнулась. Тогда самый маленький смело подошел к машине и протянул бидончик, сказав шепеляво: