Сири Хустведт - Что я любил

В среднем коробе дверей было всего две. За первой пряталась куколка, похожая на героиню сказки о трех медведях: длинные льняные локоны, клетчатое платьице и белый передник — только она билась в припадке. Глаза закатились так, что видны одни белки, рот раззявлен в немом крике, руки обвивают шест, стоящий в центре комнаты. Волна судорог вывернула ее тело в одну сторону, так что платье и передник задрались и сбились куда-то вверх. На маленьком кукольном личике алела длинная кровоточащая ссадина, которую я сперва не заметил. По стенам комнаты Билл написал десять черно-белых мужских фигур с книгами в руках. Десять теней стояли вокруг, не спуская глаз с зашедшейся в крике девочки.

За второй дверцей находилась картина, выполненная в технике черно-белой фотографии, похожая на подлинный снимок из лечебницы Сальпетриер, запечатлевший женщину в позе распятия. Такой Билл увидел Женевьеву, молодую девушку, чьи больничные мучения — параличи, припадки, стигматы — странным образом перекликались с мученичеством святых. Перед этой фотокартиной, прямо на полу лежали четыре куклы Барби с запрокинутыми вверх лицами. У каждой были завязаны глаза и заклеен пластырем рот. На полосках пластыря я увидел какие-то слова; у одной куклы — "ИСТЕРИЯ", у другой — "АНОРЕКСИЯ", у третьей — "САМОИСТЯЗАНИЕ". На четвертой полоске надписи не было.

В третьем коробе, кроме дверцы внизу, на которую налегал плечом человек в длиннополом пальто, оказывается, было еще три. Одну нашел я, хотя нелегко было отличить настоящую дверную ручку от множества нарисованных "обманок". За дверью находилась ярко освещенная комнатка, совсем крошечная. На полу стоял деревянный гроб. Вторую дверь нашла Эрика. Эта последняя комната была абсолютно пуста, если не считать скомканного клочка бумаги с нацарапанным на нем словом "КЛЮЧ".

Эрика наклонилась, чтобы получше рассмотреть человечка в цилиндре, открывавшего дверь, за которой лежала наша улица, Грин-стрит.

— У него тоже есть прототип? — спросила она.

— У нее, — с нажимом произнесла Вайолет. — Ты посмотри получше!

Я присел на корточки рядом с Эрикой. Теперь я заметил, что пиджак у куколки топорщится на груди. Костюм был явно не по росту, брюки гармошкой сползали вниз.

— Это же Августина! — сказала Вайолет. — Самый конец ее истории. И конец истории болезни. Последняя запись: 9 septembre — X… se sauve de la Salpetriere deguisee en bomme. [5] 9 сентября — X… сбежала из Сальпетриер, переодевшись мужчиной (фр.).

— Но почему Икс? — спросил я.

— В лечебнице было принято скрывать подлинные имена пациенток под литерами и цифрами. Но в данном случае речь точно шла об Августине, я проверяла. Так что девятого сентября 1880 года она действительно убежала из лечебницы Сальпетриер, переодевшись в мужское платье.

День клонился к вечеру. Мы с Эрикой приехали в мастерскую сразу после работы, не заходя домой. Я вдруг почувствовал, что устал и проголодался, что целый день не видел сына, который до сих пор с няней. Интересно, что же я буду писать про эти работы Билла?

Билл между тем стоял, обнимая за плечи Вайолет, которая увлеченно говорила с Эрикой:

— Для них живые женщины становились неодушевленными предметами. Знаешь, как Шарко называл пациенток под гипнозом? "Суррогатные истерички". Вот тебе, пожалуйста, подлинный термин, которым он пользовался. Ну и апофеозом всего этого стал дермографизм. Бартелеми и ему подобные подписывали женские тела, словно перед ними не человек, а холст или бумага.

— Что-то здесь нечисто, — скептически вставил я. — Кровоточащие письмена, картинки, которые появляются по мановению руки. Сомнительно. Похоже на шарлатанство.

— Это не шарлатанство, Лео. Все происходящее действительно отдавало театральщиной. Представляешь, весь кабинет Шарко был выдержан в черном цвете. Он же безумно увлекался всеми этими историческими свидетельствами о бесовщине, ведовстве, чудесных исцелениях. У меня такое ощущение, что он надеялся найти им какое-то научное объяснение. Но дермографизм — это факт. Показать?

Вайолет села на пол.

— Одну секунду, — сказала она. — Мне нужно сосредоточиться.

Она закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Плечи ее обмякли, губы приоткрылись. Билл бросил взгляд в сторону жены и с улыбкой покрутил головой. Наконец Вайолет открыла глаза. Теперь она смотрела в одну точку перед собой. Вытянув вперед левую руку, она легонько провела указательным пальцем правой по внутренней поверхности предплечья. На коже проступили два еле заметных слова: " Вайолет Блюм". Сперва буквы были бледно-розовыми, но постепенно цвет становился все более насыщенным. Вайолет снова закрыла глаза и глубоко задышала. Прошла еще секунда, и она уже смотрела на нас.